— Да уж, — сказал Джонатан. — Не ценишь ты своего везения, Джесси.
Он сжал руку Джессики и встал.
— Ага, повезло так повезло, — согласилась Джессика. — Если б только не этот чертов домашний арест…
Четверо полуночников ушли, а Джессика осталась сидеть, провожая их взглядом и проклиная упертость родителей. Дался им этот календарь!
Впервые в жизни отец опаздывал.
После того, что случилось месяц назад, он каждый день забирал Джессику из школы — из тех соображений, что если она поедет на школьном автобусе, то может опять угодить в какую-нибудь криминальную историю. Но сегодня машины Дона Дэя что-то не было видно среди автомобилей, подъезжавших, чтобы забрать школьников.
Может быть, после всех споров о сроках ее домашнего ареста он все перепутал и решил, что сегодня Джессика уже может возвращаться сама?
Утром, когда они опять сцепились на эту тему, Джессика попыталась обратиться к лунному календарю: в лунном месяце двадцать восемь дней, а значит, домашний арест должен был закончиться накануне вечером. Но родители безжалостно выбрали календарный месяц, и отец несколько раз повторил: «В сентябре у нас тридцать дней, равно как и в апреле, июне и ноябре».
Разумеется, заставить ее сидеть взаперти этот вечер все равно было ужасно несправедливо. Джессику задержали и вернули под родительскую опеку (но не арестовали же!) в ночь с субботы на воскресенье. Следовательно, тридцать дней должны истечь вечером в понедельник, что ясно любому разумному человеку. Но ее родители рассуждали не разумно, а как отпетые формалисты: раз ее привезли домой утром в воскресенье, то и домашний арест начался только воскресным вечером, а это означает, что срок истекает во вторник.
Джессика продолжала спорить до тех пор, пока отец со злости не пригрозил пересчитать срок, опираясь на тот факт, что большинство месяцев содержат в себе тридцать один день, и продлить наказание до среды. При этих словах даже мама ахнула, и Джессика сочла за лучшее смириться.
Она посмотрела на свои часы, на которых уже выставила обычное время Биксби, убрав лишние двадцать минут «затмения». Ее автобус должен вот-вот отойти. Если папа все-таки прибудет и не найдет ее, он, чего доброго, психанет и снова запрет ее дома. Но тут может скрываться и другой подвох: что, если отец нарочно опаздывает, чтобы она пропустила автобус и пошла домой пешком? И тогда он в наказание за то, что дочь шлялась так долго, возьмет и продлит срок ареста еще больше…
А может, сегодня какой-то особенный день, а она забыла? Джессика попыталась припомнить форс-мажор, который мог заставить отца задержаться. После безумного утреннего происшествия у нее до сих пор в голове была каша. Весь день казалось, что время вот-вот опять остановится и мир вокруг затопит мертвенно-голубоватый свет. Когда на большой перемене в столовой иногда на миг смолкал гул голосов, Джессика всякий раз подпрыгивала, втайне опасаясь, что солнце, люди и весь мир исчезли навсегда.
Тут наконец на улице показалась знакомая машина; в окне виднелась голова Бет — и Джессика вспомнила, почему отец задержался. Бет потребовала, чтобы он забрал ее из начальной школы на другом конце города, потому что новая форма школьного оркестра ей не нравилась и сестренка не желала возвращаться домой в таком виде.
— Точно! — сказала Джессика вслух, улыбнувшись.
Ее сестра снова выступает со школьным марширующим оркестром!
Джессика прошла между рядами машин, открыла дверцу отцовского автомобиля и скользнула на заднее сиденье.
Бет обернулась к ней и злобно прошипела:
— Ни слова!
— А я как раз хотела сказать, что ты выглядишь просто умопомрачительно в пурпуре и золоте, — мило улыбнулась Джессика.
— Па! Она дразнится! — Бет повернулась к отцу. — А ты сказал, что она не будет дразниться!
— Джесси…
— Я сказала только «умопомрачительно». Нет ничего плохого в том, чтобы выглядеть умопомрачительно. Папа, объясни Бет, как порадовались бы бедные дети из Бангладеш таким вот умопомрачительным костюмчикам.
— Джесси, прекрати! — закричала Бет.
— Девочки… — Но голосу Дона Дэя катастрофически не хватало строгости, поскольку отец был занят: сосредоточенно крутил руль, пытаясь выехать с забитой парковки.
— А ты не мог бы снова запереть ее дома, чтобы она прекратила?! — продолжала Бет.
— Бет! Не смешно!
— А вы обе не могли бы помолчать? — рявкнул отец.
Придав лицу суровое выражение, он сердито глянул на Джессику в зеркало заднего вида, подал машину назад, потом снова тронулся вперед и, прежде чем выехать на дорогу, наградил строгим взглядом Бет.
Джессика откинулась на спинку сиденья, но сдавать позиции не собиралась.
— Как бы там ни было, сейчас-то я не под замком!
— Нет, под замком! — возразила Бет.
— Ладно, пусть так. — Джессика выждала несколько мгновений, прежде чем предъявить козырную карту. — Пап, а мне ведь полагается один вечер свободы в неделю, верно? Могу я использовать его, например… сегодня?
Она улыбнулась. Родители сделали эту небольшую уступку через несколько дней после той злополучной ночи. Ей было твердо обещано, что один день в неделю она сможет выходить из дома. Правда, Джессике сразу это показалось немного подозрительным — довольно странно, что мама пошла на уступки сразу же после того, как объявила о домашнем аресте. И особенно подозрительным это выглядело теперь, когда Джесс знала, на что способны телепаты.
Но сейчас ей было все равно, она просто радовалась, что у нее есть эта поблажка.
— Это нечестно, — сказала Бет. — Пап, скажи ей, что это нечестно.
— Это нечестно, Джесси.
— Но ты ведь сам сказал: один день в неделю.
— И ты взяла четыре свободных дня. А поскольку ты лишена свободы на месяц, как раз и получается один день в неделю.
Вот это было и впрямь нечестно! Джессика чуть не задохнулась от того, как беззастенчиво отец выворачивал факты в свою пользу.
— Но ты обещал! Ты же сам говорил, что тридцать дней…
— Довольно, Джессика! — В голосе отца внезапно прорезались по-настоящему грозные нотки. — Или в этом году в сентябре будет шестьдесят дней.
Бет обернулась с переднего сиденья и бросила на сестру встревоженный взгляд, вся ее враждебность мгновенно улетучилась. С тех пор как они переехали в Биксби, Дон Дэй не мог найти работу, и это сказывалось на нем все больше: сначала он потерял интерес к жизни, потом перестал бриться каждый день и наконец сделался совсем вялым и безвольным. И он уже много дней не повышал голос — духу не хватало.
Не просто много дней, а ровно тридцать дней, сообразила вдруг Джессика. Отец ужасно раскричался, когда полицейские доставили ее домой, поймав на улице вместе с Джонатаном во время комендантского часа. Может быть, отец просто боится за нее? Может, никак не может смириться с мыслью, что его дочь вскоре снова сможет беспрепятственно болтаться по улицам с трех часов дня до десяти вечера? Да, с мамой в этом отношении проще: она так выкладывается на работе, пытаясь заработать хорошую репутацию на новом месте, что ни до чего другого ей дела уже нет.
