Стоя лицом к копам, Сэнди приподнял камеру на уровень бедра и начал нажимать кнопку спуска.
— Может быть, — произнес Маккейн. — Но я хотел бы знать, кто его раздавил.
Торопливо отщелкав полдюжины кадров, Сэнди сунул камеру обратно в карман. Он обильно вспотел. Ему казалось, что он сломя голову пробежал две мили.
— Куда как просто выяснить, — ухмыльнулся Роулинс. — Просто в пяти районах города переловим всех белых мужчин, шатенов среднего роста и телосложения и проверим, не таскают ли они на щиколотках кобуру.
— Мы найдем его, — сказал Маккейн. — Человек, который совершил такое, спас целый вагон, не может не считать себя героем. Кому-нибудь он да проговорится. Никак не сможет держать язык за зубами. И тогда мы до него доберемся.
— И что тогда? — обеспокоенно спросил Сэнди. Они говорили о человеке, который спас ему жизнь. — Что вы с ним сделаете?
Маккейн искоса посмотрел на него:
— Может, и ничего. Куча людей хочет завалить его благодарственными телеграммами — чертовски уверен, что к ним относишься и ты, и все остальные из этого вагона, — но много других настроены не столь благожелательно. Он в самом деле спас жизни, но, может, он из тех лунатиков с оружием, а сегодня вечером он считается киллером. Не лучший образец гражданской сознательности.
— Вы хотите посадить его за решетку? — спросил Сэнди.
Маккейн покачал головой:
— Не обязательно. Но я хочу знать, кто он такой. Хочу знать о любом, который шатается по моему участку, держа при себе такое огнестрельное оружие и умея с таким убийственным эффектом пускать его в ход.
— Но ведь у вас нет его описания. Вы знаете только, что это — темноволосый человек белой расы среднего роста, веса и телосложения, не так ли? — спросил Сэнди.
— Мы даже не знаем цвета его глаз, — добавил Роулинс.
Сэнди чуть не брякнул, что они карие, но в последний момент спохватился.
— Думаешь, что выжившие прикрывают его? — спросил полицейский в форме.
Прищурившись, Маккейн смерил взглядом Сэнди:
— Что скажешь на это, мистер газетчик? Ведь ты и твои друзья тут не собираются чинить препоны правосудию, не так ли?
У Сэнди одеревенел язык. Ему казалось, что он сделан из сухой кожи. Сглотнув, он попытался изобразить возмущение.
— Если вы считаете, что мы договорились и соорудили какое-то ложное описание, как, по-вашему, нам это удалось? Все мы были не в том состоянии, чтобы связно соображать. Если вы хотите удостовериться, что я ел на обед, детектив, проверьте пути внизу. Оставшись в живых, мы просто испытали колоссальное облегчение.
— Если бы даже они хотели это сделать, — сказал Роулинс, — сомневаюсь, что у них было бы время. И давай примем то, что у нас есть: этот второй стрелявший был белым мужчиной со средними показателями по всем статьям, который прикрыл лицо и исчез.
— Пожалуй что так, — согласился Маккейн. — Во всяком случае, больше у нас нет ничего существенного. Как я и говорил: будем искать, может, и наткнемся. Это всего лишь вопрос времени.
Но я должен найти его первым, подумал Сэнди, представляя себе и зрелище ток-шоу, и контракт на книгу.
Спаситель… второй стрелок… бледнолицый… как бы его ни называть, только один человек во всем городе может опознать его. А Сэнди не собирался растрачивать себя по мелочам. Он выжил в этом поезде смерти — и завтра над его головой взойдет солнце журналистской удачи. Но что будет на следующий день и еще через день? Он станет — в полном смысле слова — вчерашней новостью.
Но этого не произойдет, если у него окажется туз в рукаве… и он правильно сыграет.
Нет, мама Палмер вырастила явно не дурачка. Раз в жизни на голову ему свалилась потрясающая удача, шанс сменить свой статус очевидца на нечто большее в мире массмедиа: он найдет Спасителя, сделает из его истории сенсационную публикацию, а затем представит его самого.
Он вспомнил репортеров, которые своими великими публикациями остались в памяти последующих поколений: Джимми Бреслина с письмами сына Сэма, Вудварда и Бернстайна с их Глубокой Глоткой[6].
А как насчет Сэнди Палмера и его Спасителя?
Джек сидел в темноте, потягивая «Корону» и глядя телевизор. Его пугало предчувствие того, что он мог услышать и увидеть, но он не выключал ТВ. Обычно Джек предпочитал Пятый канал, который кончал блок ночных известий в десять часов, но сегодня вечером было не важно, какой нью-йоркский канал выбрать: все они прервали расписанный порядок передач, чтобы рассказывать о массовой бойне в подземке.
Но главная изюминка, сюжет внутри главной истории, который и вынуждал всех не отрываться от телевизоров, был таинственный человек, который прикончил убийцу и потом исчез. Все хотели знать, кто он такой.
Джек закусил губу в ожидании, что сейчас пойдут описания очевидцев, появится рисунок по словесному портрету. В любой момент на экране мелькнет лицо, очень похожее на его собственное. Он съежился, когда за частоколом камер и микрофонов увидел кое-кого из спасшихся, которых запомнил еще в поезде. Большинство могли сказать лишь, как благодарны за то, что остались в живых, и что обязаны спасением жизни тому таинственному человеку, которого кое-кто называл Спасителем. Что же до того, как он выглядел, никто не имел, что добавить в камеру, кроме того, что уже сообщалось: белый мужчина, шатен, лет от двадцати пяти до пятидесяти.
Испытав облегчение, Джек откинул голову и прикрыл глаза. Пока все хорошо. Но полного спокойствия еще не было. Точнее, до него было далеко. Кто-то же мог хорошо рассмотреть его; например, тот парнишка, что старался поднять девушку-киноведа; он сидел всего в паре футов. Может, именно сейчас он и напрягает память, сидя рядом с полицейским художником.
Наконец телевизионщики перешли к другим историям, и Джек, расслабившись, стал расхаживать по квартире, переходя из комнаты в комнату. Вот и стопка видеокассет — его личный кинофестиваль фильмов Теренса Фишера. Он планировал начать его сегодня же вечером, открыв «Проклятьем Франкенштейна», но понял, что не сможет так долго высидеть перед экраном. Обычно ему хватало места в квартире с двумя спальнями, но сегодня было ощущение, что на шее у него петля. Которая медленно затягивается.
Придется уносить ноги отсюда.
Но куда? Он томился по Джиа, но она уехала из города. Как только ее отпустили из школы, она сложила вещи Вики и улетела в Оттумну, в Айову, чтобы недельку погостить у родителей — это было частью непрекращающихся стараний, чтобы Вики поддерживала связь с обширной родней. Он тяжело переживал, когда две главные женщины в жизни были так далеко от него, он неохотно делил их с другими людьми, пусть даже с кровными родственниками, но никогда не говорил Джиа об этом. Кто знает, сколько еще осталось жить бабушке Вики.
