Ознакомительная версия.
— Жила одна маленькая девочка, которую забрал к себе домой великан. Он проходил через их деревню и случайно наступил на дом её родителей. Выжила только малышка. И великан сказал: «забирайся ко мне на ступню, я повезу тебя к себе. Будешь жить у меня высоко в горах и не знать ни в чём нужды»…
Она прервалась, чтобы посмотреть, как бегает по траве ветерок, и, обнаружив, что великан прислушивается, склонив голову на бок, спросила:
— Ты любишь сказки?
— Сказки? Что такое? Мне никогда их не рассказывали, — пробурчал цирюльник. Жевал он тщательно, приподнимая похожие на рыбьи жабры краешки рта, и тогда Ева видела жёлтые зубы, точно запрятанные где-то в недрах земли окаменелости.
— Я люблю. В сказках всё не так, как на самом деле. Можно за один вечер побывать далеко-далеко от дома.
— Мир очень большой, — заметил Эдгар. — Кто-то ездит по свету уже несколько десятков лет и до сих пор не видел его края. Британия — вот загадочная и великая страна, страна, где на сушу, бывает, выползают кракены. Иные, такие как я (кажется, упоминание о себе было для Эдгара, словно зубная боль), не были на востоке и в землях, полных песка. Такие земли, говорят, есть.
Ева догадывалась, что люди, которых великан прячет, вводя в рассказ загадочного «кого-то» — на самом деле он и есть. Она засмеялась, тыча в Эдгара пальцем.
— Ты стал очень разговорчивый.
— Есть одно, что хочу только сказать — продолжал он, стеснённо двигая локтями, — любой сказ кончается, и начинается то, что вокруг. То, что вокруг, будет описано в сказочных книгах в монастырях, ими будут кормить, как птенцов, простые люди. Где-то есть все эти маленькие человечки, и птицы с головами людей, и косматые оранжевые звери…
— Конечно есть! — подвела итог этому странному разговору Ева. — В тебе, например, течёт кровь великанов.
— Хотел бы покопаться в их нутрях, — пробормотал Эдгар, снова играясь с мимикой, изгибая черты лица то так, то этак. Кажется, все его желания, в конце концов, сводились к тому, чтобы поковыряться в чьей-нибудь плоти. — Посмотреть, как они устроены, все эти сказочные звери.
— Я знаю, как они устроены, — сказала девочка. — Например, у василиска тело петуха и змеиная голова. У него две лапы о четырёх пальцах каждая, два крыла, змеиный хвост, чешуя и перья, а сколько у него глаз, никто не знает, потому что едва в них заглянешь — и можешь прощаться с жизнью…
Великан вспыхнул добродушной ухмылкой, но Еве отчего-то казалось, что она не имеет к тому, что окружает этого странного человека, точнее, человечище, ничего общего. Эдгар улыбался каким-то своим мечтаниям, а если б она, скажем, ущипнула его за бок, от улыбки не останется и следа. Эдгар её боялся.
— А ты знаешь, как устроены изнутри обычные звери? — негромко, чтобы не побеспокоить грёзы великана, сказала Ева.
— Стечётся время, звёзды сойдутся, и ты увидишь, — сказал цирюльник, и вовремя спохватился. — Но путь твой, искра от костра — лететь в монастырь и служить Господу, как завещали предки…
— Они ничего не завещали. Они просто спихнули меня долой с глаз, — сказала девочка, внутренне сочась обидой. Эдгар, увлечённый какой-то внутренней мыслью, пропустил слова Евы мимо ушей. Губы его шевелились, виски подёргивались, в горле клокотали молитвы. Он взгромоздился на передвижной насест, как престарелый, больной, но всё ещё гордый орёл, который знал, что тень от размаха его крыльев способна укрывать собой целые поля. Осёл как будто привстал на цыпочки, готовый по первому же знаку рвануть вперёд. Эдгар заговорил, и речь его была, точно проповедь:
— Только к тем, кто всегда в движении, как паломник, благоволят небеса, и к тем, кто возделывает землю, и ни разу в жизни не сходил с неё. Тем же, кто говорит, будто идёт, а на самом деле сидит на нагретом солнцем камне и ленится с него сойти, сам становится бессловесным камнем, деревом, ящерицей или улиткой, не сходящей с места, пока ей там хорошо.
Судорога снова изменила черты, будто цепочки муравьёв пробежали по белесой пустыне. Цирюльник затараторил, становясь всё больше и больше непонятным:
— Я — есть ли? Он — есть ли? Есть ли мудрость?…Глупый как животина, которая знает только, что хорошо для её желудка, что лучше в рот не брать, а от чего лучше спасаться бегством, поэтому распознать мудрость не может… Господи, спаси нас от зла, спаси нас, неразумных!
Он торопливо перекрестился, рукава взмётывались при каждом движении, и Еве на мгновение показалось, что её спутник сейчас оттолкнётся ногами, чтобы взмыть в небо. Девочка вдруг поняла, что не может сглотнуть. В горле будто завелись грозди летучих мышей.
— Как его зовут? — спросила девочка, показав на ослика и надеясь таким образом увести разговор в другое русло. Зверь напряжён, из-под мягких губ торчат клочки травы, которую не успел дожевать. Кажется, его обуревала та же страсть, что и любого бродягу — бежать вперёд.
— Господь, — ответил Эдгар, вытерев лоб и чуть успокоившись.
— Господь? Как господа Бога?
— Да! — великан повернулся к девочке. Глаза его пламенели. — Потому что он едет впереди и показывает путь. Он всегда чуть смелее, всегда чуть увереннее, чем, чем, чем… Это он въезжает в новую незнакомую деревню, и даже в городские ворота, а не я. Я всего лишь делаю то, что умею. Где я был бы один? Так что — да, он и в самом деле мой господин.
— Ты ведь его не бьёшь?
— Никогда не поднять руку на Господа. А вот Господь… один раз он ударил меня копытом. А другой раз наступил на ногу, так что пришлось врачевать свой палец. Это всё потому, что иногда один человек думает о других плохо.
Мимо проплывал неожиданно мягкий полдень, давший короткую передышку от бесконечно моросящего дождя. Дорога и правда оказалась неважной. Будто палуба морского корабля, отклонялась она то вправо, то влево, а иногда и вовсе скрывалась в зарослях крапивы и лопуха. Примет, которые так или иначе говорят о присутствии людей, не было, хотя берёзки, достаточно редкие, чтобы их можно было назвать лесом, стояли, точно потупившие взор девицы, застигнутые за бездельем или каким праздным занятием и теперь распекаемые родителем. Между ними порхал, следуя за повозкой, заинтригованный внешним видом этого странного зверя о двух круглых ногах и четырёх ногах ослиных, зяблик.
Эта часть Священной Римской империи — как замёрзшая лужица. Они далеко уже отъехали от Собачьего хвоста, и Ева, чтобы себя развлечь, глядела вперёд, ожидая, когда покажется впереди, на дороге, хоть какой-нибудь человек. Это будет первый (после, конечно, Эдгара) встреченный ею человек-из-других-мест, и он — жужжала, будто пойманное в кулак насекомое, мыслишка — конечно, будет особенным. Ева ни разу не забиралась так далеко и готова была у первого же встречного видеть третий глаз, другую форму ушей, ловить ушами устрашающий непонятный говор… Но люди не показывались, и девочка вернулась из мысленных странствий на землю. В логах, перемежающихся лесами, нет места драконам и мантихорам, а только тяжкому труду и заёмам у ростовщиков-евреев. Вот странность: она теряется в догадках о внешности ближайших соседей, но прекрасно знает, что происходит в далёких землях, тех, что жмутся к краю мира, с которого извергается, будто вода, туман. Там бродят дикие венгры с гривами львов, а по морям плавают корабли с мордами драконов, на которых целиком покрытые шерстью викинги размахивают топорами.
Ознакомительная версия.
