— Майкл плох, — ответил он, — последнее, что я слышал, что он все еще на операции. Они там дожидаются результатов. Я думаю, что пули прошли снизу, и одна из них попала внутрь бронежилета. Рикошетила там, как пуля со смещенным центром внутри оловянной банки.
Я содрогнулся.
— Говорят, что в него попало только две или три пули, — продолжал Томас, — Но это чудо, что он вообще выжил. И они понятия не имеют, сможет ли он выздороветь. Саня особо не вдавался в подробности.
Я закрыл глаза.
— Слушай, — сказал Томас, — Мне тут не особо рады. Но если тебе нужно, я останусь.
Томас умалчивал об истинной причине. Моему брату было неуютно в больницах, и я был уверен, что знаю, почему: там было полно больных, раненых и просто стариков — т. е. тех животных, о которых инстинкты хищника говорили, что они самые слабые и поэтому самая простая добыча. Мой брат не любил напоминаний об этой стороне его личности. Он, возможно, ненавидел, что это происходит, но его инстинкты проявляли себя независимо от его желаний. Было бы пыткой держать его здесь.
— Не нужно, — сказал я. — Со мной все будет в порядке.
Он взглянул на меня исподлобья.
— Ладно, — сказал он через мгновение, — Мой номер ты знаешь. Звони; подброшу до дома.
— Спасибо.
На мгновение он положил руку на мою, затем повернулся, ссутулился, наклонил голову так, что волосы закрыли большую часть лица, и быстро пошел на выход.
Я прошел в отделение интенсивной терапии и отыскал зал ожиданий.
Молли сидела внутри вместе с Черити. Мать и дочь сидели рядом, держась за руки. Выглядели они напряженно и утомленно. На Черити были джинсы и одна из фланелевых рубашек Майкла. Ее волосы были собраны в хвост на затылке, и на ней совсем не было макияжа. Звонок из госпиталя вытащил ее из постели посреди ночи. Ее глаза смотрели вдаль, взгляд был отстраненным.
Ничего удивительного. Самый страшный кошмар ее жизни становился явью.
Они обернулись, когда я вошел, и выражения на их лицах были совершенно одинаковые: нейтральные, отстраненные, беспомощные.
— Гарри, — сказала Молли отсутствующим голосом.
— Привет, малыш, — ответил я.
Черити потребовалось время, чтобы обратить на меня внимание. Она посмотрела на стену, пару раз моргнула, и затем посмотрела на меня. Кивнула и промолчала.
— Я, ммм, — тихо пробормотал я.
Молли подняла руку, чтобы я перестал говорить. Я заткнулся.
— Так, — сказала она, — Дай мне собраться с мыслями. — Она закрыла глаза, нахмурилась, сосредотачиваясь и начала загибать пальцы с каждым предложением. — Люччио говорит, что Архив стабильна, но без сознания. Она дома у Мерфи и хочет поговорить с тобой. Мерфи просила передать, что с ее лицом все будет в порядке. Саня хочет поговорить с тобой наедине и как можно скорее, он в церкви Святой Марии.
Я махнул на все это рукой.
— Я займусь этим позже. Как твой отец?
— Тяжелая травма печени, — начала перечислять Черити невыразительным голосом, — Одна из почек повреждена, нужно удалять. Разрушено одно легкое. Позвоночник цел. Одно ребро раскололось на несколько частей. Таз сломан в двух местах. Повреждена нижняя челюсть. Субдуральная гематома. Повреждено одно глазное яблоко. Они еще не уверены — удастся ли спасти глаз. Говорят, поврежден мозг. Хотя они еще не уверены. — Она подняла глаза и снова начала смотреть вдаль, — Также повреждено сердце. Фрагментами сломанной кости. От ребра. — Она вздрогнула и закрыла глаза: — Его сердце. Повреждено его сердце.
Молли села рядом с матерью и обняла ее за плечи. Черити оперлась на нее, беззвучно плача.
Я не Рыцарь.
И не герой.
Герои держат свое слово.
— Молли, — сказал я тихо, — Прости.
Она посмотрела на меня и ее губы задрожали. Она тряхнула головой.
— О, Гарри.
— Я пойду, — сказал я.
Черити подняла голову и неожиданно сказала чистым и разборчивым голосом:
— Нет.
Молли удивленно посмотрела на мать.
Черити встала, ее лицо, сморщенное от напряжения, было мокрым от слез, ее глаза были полны усталостью и беспокойством. Она взглянула на меня и сказала:
— Родные ждут, Гарри. — Она расправила грудь, и неожиданная яростная гордость на короткий миг изгнала печаль из ее глаз, — Он бы ради тебя остался.
У меня перед глазами все как-то немного расплылось, и я сел в ближайшее кресло. Видимо, это было реакцией на напряжение последних дней.
— Да, — сказал я сдавленным голосом, — Он бы остался.
Я позвонил всем, кого назвала Молли, и сказал, что если они хотят меня видеть, им придется подождать, пока мы не узнаем, как Майкл. Все, кроме Мерфи, были недовольны. Я говорил, что они могут идти в ад, и вешал трубку.
Затем я сел рядом с Молли и Черити и стал ждать.
Ожидание в больнице — самое тягостное. Тот факт, что рано или поздно мы все через это проходим, не делает его менее тягостным. Там всегда прохладнее, чем нужно. Запахи острее и чище, чем следовало бы. Всегда тихо, так тихо, что можно услышать, как гудят лампы дневного света. Все, кто сидит там с вами, примерно в таком же состоянии, как и вы, что, конечно, не располагает к дружеской беседе.
И всегда на виду висят часы. Суперчасы. Всегда кажется, что они идут слишком медленно. Взгляни на них и увидишь, сколько сейчас времени. Посмотри на них снова через полтора часа и увидишь, что прошло всего лишь две минуты. В то же время они могут напомнить тебе о том, как коротка жизнь, дать понять, как мало времени осталось у того, кого ты любишь.
День тянулся медленно. Дважды к Черити приходил доктор, в первый раз, чтобы сказать, что пока ситуация остается критической, и что они еще работают. Второй визит был ближе к обеду, доктор предложил Черити сходить что-нибудь съесть, если она, конечно, в состоянии, и сказал, что что-то конкретное они смогут сказать только после следующей операции, это займет три или четыре часа.
Также он спросил, не знает ли Черити о том, давал ли Майкл согласие на донорство органов. Так, на всякий случай, сказал он. Они не могли найти его водительские права. Я видел, что Черити хотела сказать доктору, куда он может засунуть свой вопрос, и как далеко пойти, но вместо этого она сказала, что да, Майкл на это согласие давал. Доктор поблагодарил ее и ушел.
Я пошел в столовую с Черити и Молли, но есть я не хотел, и заставлять себя не стал. Кажется, в Черити говорил материнский инстинкт, который в отсутствие детей направлялся куда попало. Поэтому я сказал, что мне нужно размять ноги, что, впрочем, было правдой. Иногда, когда в голову лезет много всякого, простая прогулка помогает разобраться.
Так что я пошел вниз по коридору, без какой-либо цели, стараясь обходить оборудование, от которого могла зависеть чья-то жизнь.
