того, что Высшие Тёмные не «впрягутся», не станут беспокоиться о пропаже Банкира (сущность думала, что она такая ловкая и нужная, но она глубоко заблуждалась), не позволяла ослаблять свою волю и вести проект к максимально нейтральным воздействиям со стороны Сущности-Тед (может сократить до Св. Тед? Св. Тед — значит Сверх Тед). По-человечески можно понять, когда взрослый мужчина заступается за пацана, на которого наезжает хулиган. Но из-за гнили, что запустит этот засранец в Кима, не стоит превращать его в прах. В памяти Теда был кусочек информации от Вардана о Первом Свете, прикосновение к которому любого Тёмного заставляло «сохнуть» по Свету. Такие сущности, как бы сильны они ни были, неизбежно «высыхали», самоустранялись до Небытия. На взгляд «взрослой» сущности, фингал под глазом пацана не стоил дематериализации обидчика.
Отец Верн был не только сильнее св. Теда, но и за него могли вступиться, разорвать договор. Всё что он мог противопоставить силе Света — это временно закинуть Светлую сущность в глубины Мрака. Да, сильный Светлый не исчез бы с небосклона Жизни, а стал бы маленькой звёздочкой на его своде, но для свободной сущности расстояния — не преграда. Через продолжительные миллиарды мгновений он явится спросить за содеянное, если раньше не перейдут его «одноклубники». Впущенный в Кима свет причинит ему много страданий, но это будет эффективным лекарством от гнили Тёмного. Так стоит ли наказывать доктора за инъекцию, которая причинит временный дискомфорт больному, но приведёт к улучшению самочувствия?
Этими копаниями в залежах времени, Тед пытался заглушить боль от осознания, что Ночь расстанется со своим физическим телом. В момент перехода Ночи в новую форму существования разрушиться связь со сферой, что лишит св. Теда подпитки энергией. Не найдя подходящего источника энергии, Тадеуш-Красавчик-Тед умрёт, как обыкновенный человек и его сущность окажется на краю бездны. Среди живых ходят только слухи о том, что там за краем. Вечная темнота. Огромное давление. Отсутствие жизни. Но умные люди, смотрящие во времени, видят признаки жизни и в безжизненном мраке глубин Океана, а пытливые находят останки гигантских организмов, не изученных наукой.
Тед осознавал себя сидящим на краю великой пропасти, смотрящим на «бессмертные» звёзды в ожидании Джил. Нет, он не боялся её потерять. Он просто не хотел тратить время на её поиски, снова.
Засиживаться под заглядывающими в душу звёздами, ему не хотелось, так как приближалось время Доктора. Тот, кто дал ему путёвку в жизнь, его наставник, учитель и почти идол (для Красавчика) представал в свете звёзд циничным человеконенавистником, холодной и расчётливой тварью. Лишь раз коснувшись его сущности, Тед испытал отвращение, как от соприкосновения с липкой слизью на стенках помойного ведра. Отторгало не то, что делал Доктор (Красавчик был не лучше), а его сознательный выбор такого пути. Какой бы ни был «цвет» пути, Тед готов был благодарить любых богов, что заставили с него свернуть. То, к чему он позволил себе прикасаться, то, что осталось в его памяти, было очищено и «стерильно», но…
В первый раз Доктор испугался себя, когда выбирал специализацию. Выбери он психиатрию и его будущее было бы увенчано лаврами, учёными степенями и государственными наградами. Но! Его останавливало одно — помощь людям. Какова бы ни была ценность его научных трудов, ему пришлось бы помогать этим «овцам» (простым обывателям, с архаичными программами). Жалко, что он поддался уговорам родителей (семейные традиции, родовая династия) и не пошёл в цетологи. Но раз его удел — белый халат, то, что ему выбрать? Приятно будет резать людей. Только хирург без положительной динамики пациента — это патологоанатом. Труп — удел червей. Чем он тогда будет отличаться от дипломированного червя в белом халате? Было одно направление, где был низкий порог успешного излечения. Плюс в результате лечения организм пациента испытывал такой стресс, что терял волосы, зубы и самооценку. Решено, онкология — вот его путь.
Второй раз Доктор испугался, когда понял, что неправильно оценил своего противника, приравняв его к уровню «человек обыкновенный». Да, он по глупости победил Микоша, но после вынесенного вердикта судьи, на Доктора взглянула истинная сущность, скрывавшаяся за физическим ликом человека. Сущность оценила намерения Доктора и выставила счётчик. Теперь все его «благие» дела будут «взвешиваться» и проходить оценку. До этого момента он мог не вести строгий учёт выздоровевших пациентов, списывая всё на плохую динамику реабилитации, слабый иммунитет, и генетическую предрасположенность. Начиная с момента его «триумфа» его каждое действие будут рассматривать через призму намерений (а он не собирался быть хорошим!). Значит, нужно идти по тонкой грани между добром и злом (в общепринятом понимании) и мерилом будет оценка Микоша. Теперь его собственные суждения, мнения и измышления потеряли всякую ценность, хоть чуть-чуть приравняли его к серой массе (его чуть не стошнило, но все это приняли бы за переизбыток эмоций, волнения от одержанной победы).
Микош стал «другом». Он не был виноват, что был тем, кем являлся — яркой, самобытной, уникальной сущностью. Доктор не только сличал по нему уровень своих деяний, но и хотел найти возможности скопировать его «программу». Он не стал мягче к овцам. Они, как были бездумными потребителями, следующими программам размножения и удовлетворения своих (навязанных) вожделений, такими и оставались. Но понимание того, что на их базе можно испытывать собственноручно созданные программы, облегчало жизнь Доктора (легче было удерживать равновесие на остром как лезвие бритвы пути) и продлевало жизнь его пациентам. Трудно было это признавать, но ключом к «правильному» направлению в жизни всегда оказывался Микош. Его оценка, его учитель (жаль, он не успел пообщаться с ним до его казни), труды Карлемана (хоть старик и ошибался в категории «полезности» людей, но много полезного удалось почерпнуть из его трудов и ошибок), существование такого субъекта в доступной близости (чего стоило повлиять на перевод Микоша в городок по соседству с клиникой).
Благодаря Микошу, Доктор спрятал своё истинное «Я» в батискафе, глубоко, у самого дна. Не позволяя просочиться в паршивую овцу, которой он стал, ни капельки «Я». Быть самому овцой — было противно. Приходилось глушить свою брезгливость, презрение и желание в спирте. Да, у него было желание страстное, жгучее, постоянное — желание обладать особью противоположного пола. Это желание не убивалось мыслями о том, что от близости с девушкой может появиться на свет новая овечка. Зато оно прекрасно убивалось желанием алкоголя, порождающим жажду ещё большего количества огненной воды. Подходя к стадии перехода желания в жажду, Доктор надеялся, что его организм сдастся циррозу, аритмии, ишемии, инфаркта миокарда, сердечной недостаточности
