Я замер, выключил фонарь и стал озираться по сторонам. Кругом стояла тишина, какая может быть только ночью на кладбище. По крайней мере, во всем этом есть две хорошие вещи. Во-первых, формально раскапывать я буду не могилу, а тропинку на кладбище. А во-вторых, Соня мне исколола не правую, а левую ногу, так что копать будет не так больно. С этими мыслями я воткнул лопату в мокрую землю. Лопата входила в землю легко, тяжелее было доставать ее обратно полной. Через несколько минут я сообразил, что труп закапывают в землю не вертикально, и стал копать в ширину. Главное было не пропустить саму могилу, так как никаких четких ориентиров, кроме рыхлости самой земли, на тропинке больше не было. Правда, не стоит отбрасывать версию о том, что сторож мог быть просто искрометным любителем пошутить, и никакого здесь тела нет. От этой мысли во мне снова, как и после разговора с черниговским священником, пробудилась злость, и, попадись мне сейчас на глаза этот сторож, я бы с большой радостью закопал его в вырытой мною яме.
Минут через десять я сделал первую передышку, ужасно разнылась нога. Выкопал я уже немало, но если учесть, что могилы выкапывают обычно на два метра глубиной, то земляных работ мне предстояло еще до чертиков. Но как только я после отдыха копнул первый раз, то почувствовал, что лопата наткнулась на что-то очень мягкое и шелестящее. У меня учащенно забилось сердце. Это не гроб. Я еще несколько раз копнул лопатой и снова стал натыкаться на нечто мягкое. Расчистив лопатой верхний слой земли, я, как девчонка, тут же пришел в ужас и, вскрикнув, выпрыгнул из могилы – все это время я стоял на трупе, завернутом в полиэтилен. Природу своего страха логически мне объяснить было сложно. Я пришел на кладбище, чтобы выкопать труп и, наконец обнаружив его в могиле, тут же этого испугался. Глупо. Хотя еще глупее было ожидать, что я наткнусь на гроб. Тело здесь хоронили нелегально, поэтому то, что оно завернуто в полиэтилен да еще и закопано всего на полметра – вполне логично.
Я включил фонарь и направил луч света в яму. Тело несколько раз было обмотано клеенкой и перевязано бечевкой. При этом труп был закопан параллельно забору и дороге и направлен ногами в сторону Г. Только теперь я сообразил, что у меня с собою нет ни ножа, ни ножниц, чтобы разрезать веревку и клеенку. Сначала я попытался это сделать лопатой, но ничего не выходило. Я спустился в могилу, оставив включенный фонарь сверху, и уже внизу с помощью рук и все той же лопаты смог разрезать бечевку. Полиэтилен поддался уже легче, я стал его рвать руками и, когда уже сорвал последний слой и добрался до тела, тут же отпрянул. В лицо мне ударил тяжелый смрад разлагающегося тела, а фонарь выхватил десятки белых личинок, пожирающих труп. Одну из них я увидел на своем пальце, от чего меня тут же вырвало на труп. Я вылез из ямы, и меня еще раз вырвало, на этот раз на чью-то могильную изгородь. Отсидевшись на корточках несколько минут, я постепенно стал приходить в себя. Спокойно, самое сложное я уже сделал. Я приперся на кладбище и откопал труп. Осталась какая-то мелочь, и все, можно сваливать.
Поднявшись, я на дрожащих ногах вернулся к могиле и посветил фонарем вниз. Смрад еще больше усилился, а в дыре в области живота трупа, где я успел вскрыть полиэтилен, личинок стало еще больше. Не то чтобы я большой специалист по разложению трупов, но мне показалось, что так быстро они не должны гнить. Я опустил лопату в яму и прорезал ею целлофан на трупе до самой головы. Вонь усилилась еще больше, а белые личинки буквально заполонили все тело. Из-за них еле угадывалось лицо умершей. Счистив лопатой как можно больше личинок с лица трупа, я направил на него фонарь. Да, она.
Я отошел в сторону и выложил из кармана флакон с кровью Алисы и диктофон с записанным стихотворением. Итак, все очень просто, кровь – сперма – стихотворение. И все, Анилегна сдохнет, если не поймает меня в ближайшие сутки. Так, а что со спермой делать? А ничего – дрочить, если я жить хочу. И хватит сопли жевать, все мужики занимаются онанизмом. Не все, конечно, на кладбище, ну да ничего страшного, форс-мажор. Я открыл флакончик с кровью Алисы и, нагнувшись над могилой, вылил его полностью на голову и живот трупа. Затем вытер о бушлат руки и, сделав пару шагов назад, расстегнул ширинку и стал массировать член. Но он так скукожился, что я его даже не сразу нашел, а когда нашел, желания у него (как, собственно, и у меня) никакого не наблюдалось. Мне все время мерещилось, что сейчас из могилы поднимется труп, от чего мысли о сексе сразу улетучивались, не успев превратиться во что-то путное. Тогда я повернулся к могиле спиной, но от этого стало еще страшнее, и мне пришлось занять предыдущую позицию. Я стал вспоминать по очереди всех своих бывших девушек, секретаршу на работе, парикмахершу с огромными сиськами из Г., но как только вспомнил о большой груди, передо мною тут же появился образ расчлененной Беспечной обезьянки, у которой тоже была большая грудь. Прошло уже минут пять, а член даже не напрягся. Любой сексуальный образ тут же прерывался какой-то гадостью. К тому же, как назло, мне стала мерещиться губастая голова моего депутата С. Я пытался переключиться на какую-то очередную девушку, но С. появлялся снова и снова. Неожиданно я заметил, что член мой слегка напрягся. Сука, я не педик! Теперь в голове возникла моя мама, идущая в школу, от чего член еще больше возбудился, и тут же в голове раздался голос моей бывшей ученицы Юли из 6 «Б» класса: «Виктор Николаевич, вы самый любимый мой учитель». Живот обдало теплом, я посмотрел вниз и увидел на своих руках сперму. Подбежав к могиле, я стал стряхивать сперму на труп, а в голове в это время крутился вопрос, на кого все-таки я кончил? Гомо, инцест и педофилия – хороший набор. Здоровые люди проходят мимо.
Осталось стихотворение. Включив диктофон и став у изголовья трупа, я начал повторять вслух за голосом Алисы:
На ситец положу я землю —
Она не пух, а смерть твоя,
Она не пух, а смерть твоя.
Пришла пора последней встречи,
Пришла пора последней встречи…
После повторенной мною последней строчки: «Лишь я надежда для тебя», – в районе моста раздался страшный утробный крик. Это закричала Анилегна. Не было никаких сомнений – она спешила на кладбище. Я посветил фонариком в могилу. Труп каким-то непостижимым образом свернулся калачиком, как будто скинул с себя невидимую тяжесть зла. Теперь зло спешило ко мне. У меня оставались последние сутки.
22 апреля. Суббота
Теперь все. Теперь все. Теперь все. Из последних сил я ковылял среди надгробий в глубь кладбища. Боль в ноге становилась просто невыносимой, у меня даже мелькнула мысль, не началась ли гангрена. Но сейчас я бы отдал ногу, лишь бы дожить до Пасхи. Могилы, надгробия, памятники, ограждения – всему этому не было конца. Я постоянно натыкался в темноте на эти чертовы металлические ограды и уже успел их возненавидеть почти так же, как и самих гулу. Но включить фонарь сейчас было смерти подобно, поэтому я продолжал терпеть и ковылять непонятно куда.
