Мальчик-вампир встает перед зеркалом... смотрит в дымящееся стекло... он видел... фрагменты иного прошлого, иного будущего... он смотрит как завороженный, безучастный ко всему, что творится вокруг... испанцы сбрасывают богов с их престолов, призывая в свидетели Деву Марию и святого Иакова — пусть они видят, как их верные слуги расправляются с погаными идолами.
Мальчик-вампир видит кого-то, очень похожего на него. Тот, другой, мальчик стоит на сцене — но это какая-то странная сцена, и театр тоже какой-то странный, мальчик-вампир такого еще не видел. Он держит в руках непонятную металлическую трубку и поет в эту трубку. Голоса у них тоже очень похожи, только голос того, другого, темперирован жизнью, а значит, и будущей смертью, и еще в нем — налет зарождающей зрелости, которой сам мальчик-вампир никогда не узнает. Кто этот мальчик на сцене? Он танцует под странную музыку — нестройную, резкую и чужую, — и круг света на сцене перемещается вместе с ним.
И вдруг этот мальчик из зеркала видит его — сквозь пропасть времени.
Он что-то протягивает ему и шепчет:
— Ты можешь освободиться. Вот в чем секрет...
И теперь Хуанито видит, что это яблоко.
Гладкое. Красное, как кровь.
Он протягивает руку в зеркало...
— Это зеркало тоже ваш бог? — кричит Кортес, обращаясь к жрецам. — Сейчас я вам покажу, чего стоят все ваши боги!
Он отбирает каменную статуэтку Мадонны у одного из солдат. Размахнувшись ею, как дубинкой, бьет по зеркалу. Зеркало — вдребезги. Отец Ортега топчет ногами осколки, как будто пытается затушить огонь. Испанцы смеются. Жрецы-ацтеки, съежившиеся от страха, кромсают себя ножами — дабы боги узрели, что их вины в святотатстве нет.
— Тимми, — говорит мальчик из зеркала, когда его образ разлетается на тысячу образов. В каждом осколке.
— Тимми? — переспрашивает Хуанито. — Что это? — И он вдруг понимает, что там, где сейчас этот мальчик, — там тоже город. И этот город тоже горит. Хотя, может быть, этот город — всего лишь иллюзия...
Яблоко падает к его ногам через пропасть пространства и времени, и...
* * *
• змей •
...и Петра поднимается к сыну, и трясущимися руками развязывает узел у него на шее, и зовет его снова и снова, как будто он может ее услышать, как будто он может вернуться... ожить...
...она обнимает холодное тело, пытаясь согреть его материнским теплом, пытаясь вдохнуть в него жизнь... она целует холодные губы, но чувствует только вкус желчи и засохшей рвоты... но это совсем не противно, потому что он — ее сын...
...и он все-таки оживает! Губы шевелятся, рот ловит воздух. И он обнимает ее, обнимает сам, и прижимает к себе, и она шепчет:
— Джейсон, прости меня, Джейсон, прости.
И он говорит, с трудом выдавливая слова:
— Меня нет, мама. Меня больше нет. Теперь у тебя другой сын.
И вдруг его кожа рвется и сползает с лица... словно кожа змеи... и под сброшенной кожей — другое лицо... другой мальчик, который пока еще жив и которому она очень нужна, так нужна... потому что его собственная мать предала его... предала так жестоко...
Матерь, узри своего сына...
И она вдруг со всей ясностью осознает, что Джейсон мертв. Навсегда. И он никогда ее не простит — не потому, что не хочет прощать, а потому, что его уже нет. Если ей нужно прощение, она должна простить себя самое.
Пусть сын покоится с миром. Не надо тревожить сон мертвых. Надо заботиться о живых...
— Эйнджел, — шепчет она, и дерево растворяется, словно дым, и она вдруг попадает...
* * *
• Вампирский Узел •
...темнота.
— Куда мы едем? — спрашивает Дамиан Питерс. Судя по ощущениям, это поезд. Тряска. Стук колес.
Кто-то берет его за руку.
— Я буду твоим проводником. — Дамиан узнает голос. Это мальчик, который был богом. — Пока ты опять не прозреешь.
— Я не хочу прозревать. Лучше бродить в полной тьме, заливаясь слезами и скрежеща зубами — до конца времени.
— Только этому не бывать.
— Почему? — говорит Дамиан Питерс.
— Потому что ты лишь представлялся богом в вечной битве за власть во вселенной. На самом деле ты — никакой не бог.
Слезы текут из незрячих глаз Дамиана.
* * *
• Вампирский Узел: тоннель •
...поезд медленно поднимается в гору.
— Куда мы едем? — спрашивает Петра. Они въезжают в тоннель. Кромешная тьма. И во тьме проступают картины... как фрески на стенах тоннеля, выхваченные на миг лучом света... картины из ее собственной жизни, разрозненные фрагменты.
— К Брайену, — говорит Эйнджел Тодд. — Ты ведь хочешь к нему, правда? Теперь все будет иначе. Я обещаю. Я больше не буду тебя ревновать.
* * *
• Вампирский Узел: колдунья: тоннель •
Фруктовый салат в вагоне-ресторане, похоже, слегка подкис. Но Симона все равно ест с аппетитом. Поезд мчится вперед. Она подцепляет на вилку дольку яблока, но не торопится отправлять его в рот.
Знание, заключенное в яблоке, — горькое.
Она откусывает кусочек и понимает, что божественная природа ее покидает. Теперь она — лишь пустая оболочка. Когда-то она была вся переполнена силой, но это была чужая сила — данная ей на время и теперь отобранная. Скоро все кончится, и она станет просто старухой — выдохшейся, ни на что не годной.
Бессилие — это невыносимо.
Сила была ее жизнью.
Кусочки яблока затвердевают. Края на срезах становятся острыми. Как осколки разбитого зеркала. Но она все равно ест. Стекло режет язык. Но Симона не чувствует боли. Кровь течет у нее изо рта, из ноздрей, из порезов на щеках.
Она ест. Она знает, что поедает себя самое.
Последний кусок яблока застревает в горле. Разрывает трахею.
Симона перестает дышать.
Поезд в Вампирский Узел выходит из тоннеля.
* * *
• Вампирский Узел •
Поезд мчится навстречу свету — навстречу огню, в котором сгорает мир, и...
* * *
• память: 1520 •
Хуанито кусает яблоко и видит свое будущее освобождение. Да, ему предстоит еще долго бродить по миру, пока он не найдет человека, который сам — добровольно — захочет с ним поменяться... но он найдет его и дотянется до него сквозь зеркала внутри зеркал, сквозь миры между мирами, и...
* * *
• Вампирский Узел: ангел: зеркало •
— Ты пришел! — говорит Эйнджел, берет мальчика за руку и тащит его из зеркала. — Из прошлого, да?
— В Зазеркалье нет времени.
— Слушай. Слушай.
Шум поезда, грохот колес. Они выезжают из черноты тоннеля в ослепительное сияние.
— Ты знаешь, что нам надо делать? — говорит Эйнджел.
— Да. Нам надо сделать переливание крови. Тебе — мою, мне — твою.
