– Какие бумаги? – Моли глубоко вздохнул и зажег старинную настольную лампу с выгнутой шеей, которая залила ярким белым светом рабочую поверхность его письменного стола. Он был стар, почти семидесяти пяти лет, и под льющимся светом его волосы были похожи на серебряную канитель.
– Водительское удостоверение. Военный билет. Уличное удостоверение личности. Карточка полицейского учета. Пенсионное удостоверение.
– Просто. Работа стоит шестьдесят баксов для любого, кроме тебя, Бенни.
– Сделаешь?
– Я сделаю это для твоей жены, не для тебя. Для тебя – нет. Я не сую голову в петлю ради чокнутого сукина сына, вроде Бенни Ричардса.
– Сколько это займет времени?
Глаза Моли сардонически вспыхнули.
– Зная твое положение, я потороплюсь. Час на каждую.
– Боже, пять часов… Можно мне пойти…
– Нет, нельзя. Ты сбрендил, Бенни? На прошлой неделе к твоей хозяйке приехал полицейский с конвертом. Он прибыл на черной тачке с еще шестерыми ребятами, флэппер Донниган и Джерри Ханрахан точили зубы на углу, когда они проезжали. Флэппер мне все рассказал. Парень не камень, сам знаешь.
– Я знаю, что Флэппер не камень, – нетерпеливо перебил, Ричардс. – Я послал деньги. Она…
– Кто знает? Кто видел? – Моли пожал плечами и закатил глаза, кладя ручки и незаполненные бумаги в центр освещенного лампой пространства. – Они землю носом роют вокруг твоего дома, Бенни. Любой, кто выразит свое сочувствие, закончит в камере среди резиновых дубинок. Даже хорошим друзьям не нужно это, даже с бабками твоей хозяйки. Хочешь какое-нибудь определенное имя?
– Все равно, только англосаксонское. Боже, Моли, ей нужно выходить за продуктами. И врач…
– Она послала парнишку Баджи О'Санчеса. Как там его?
– Уолт.
– Да, вот именно. Не могу больше удержать концов. Выживаю из ума, Бенни. Пора на покой. Он вдруг вскинул глаза на Ричардса. – Я помню те времена, когда был знаменит Мик Джеггер. Ты ведь даже не знаешь, кто это, а?
– Я знаю, кто это, – рассеянно ответил Ричардс. Он повернулся к окну, выходившему на уровень тротуара, он был испуган. Все оказалось хуже, чем он думал. Шейла и Кэти тоже были в клетке. По крайней мере до тех пор, пока…
– С ними все в порядке, Бенни, – ласково сказал Моли. – Держись только подальше. Ты для них теперь смерть. Чуешь?
– Да, – ответил Ричардс. Его неожиданно охватило отчаяние, глухое и страшное. Я хочу домой, подумал он с изумлением, и более того, хуже того. Вещи вырвались из-под контроля, казались нереальными. Сама материя бытия трещала по швам. Водоворот лиц: Лоулин, Бернc, Киллиэн, Джански, Моли, Кэти, Шейла…
Содрогнувшись, он заглянул в черноту. Моли погрузился в работу, мурлыкая какую-то забытую песню из своего далекого прошлого, что-то о глазах Бет Дэвис, кто бы, черт возьми, это мог быть?
– Он был ударник, – вдруг произнес Ричардс. – Ударник в английской группе «Битлс». Мик Маккартни.
– Эх, молодежь, – пробормотал Моли, согнувшись над своей работой. – Вот и все, что вы, молодежь, знаете.
Счет продолжается…
Он ушел от Моли в десять минут первого, облегчившись на тысячу двести долларов. Ростовщик продал ему скудный, но достаточно надежный маскарадный набор: седой парик, очки, ватные шарики за щеки, пластмассовые накладные зубы, изменившие линию его рта.
– Попробуй немного хромать, – посоветовал Моли. – Не слишком, чтобы не привлекать внимания. Чуть-чуть. Помни, что ты обладаешь силой туманить людям рассудок, если захочешь. Не помнишь эту строчку, а?
Ричардс не помнил.
Согласно новым документам в его бумажнике, он был Джон Гриффен Спрингер, продавец из Хардинга. Вдовец сорока трех лет. Без статуса техника, но это и лучше. У техников был свой язык.
Ричардс вновь вышел на Робард Стрит в 12. 30, подходящий час, чтобы быть скрученным, ограбленным или убитым, но не самый подходящий час для того, чтобы скрыться незамеченным. И все же он прожил к югу от Канала всю свою жизнь.
Он пересек Канал двумя милями дальше к западу, почти на краю озера. Он встретил компанию подвыпивших пьянчуг, сидящих вокруг чахлого костра, несколько крыс, но ни одного полицейского. В час пятнадцать ночи он пересек дальний край ничейной земли среди складов, дешевых кабаков и корабельных контор на северной стороне Канала. В час тридцать вокруг него было достаточно жителей Города, чтобы благополучно остановить такси.
На этот раз водитель даже не взглянул на него.
– Джетпорт, – сказал Ричардс.
– В твоем распоряжении, приятель.
Движение на магистрали поглотило их. В аэропорту они были в час пятьдесят. Ричардс прошел хромающей походкой мимо нескольких полицейских и агентов службы безопасности, не проявивших к нему никакого интереса. Он купил билет в Нью-Йорк, потому что это первым пришло ему в голову. Проверка удостоверения личности была чисто формальной и ничем не примечательной. Он взошел на скоростной «Шаттл», вылетавший в Нью-Йорк в 2. 20. На борту было всего около сорока пассажиров, в основном дремавших бизнесменов и студентов. Полицейский в кабине клевал носом на протяжении всего полета. Через некоторое время Ричардс тоже задремал.
Они коснулись земли в 3. 06, Ричардс сошел с самолета и без приключений покинул аэропорт.
В 3. 15 его такси спустилось по спирали Линдсей Овервей. Они пересекли по диагонали Центральный Парк, и в 3. 20 Бен Ричардс растворился в величайшем городе земли.
Счет продолжается…
Он вынырнул в «Брант-Отеле», средней руки заведении на Ист Сайд. Эта часть города постепенно вступала в новую эру шика. Однако «Брант» находился на расстоянии меньше мили от внутренних трущоб Манхэттена – также величайших в мире. Зарегистрировавшись, он вновь вспомнил прощальные слова Бена Киллиэна: «Держитесь поближе к своим».
Выйдя из такси, он отправился на Тайме Сквер, не желая поселяться в гостинице в столь ранний час. Он провел пять с половиной часов с 3. 30 до 9. 00 в ночном порношоу. Он отчаянно хотел спать, но, задремав дважды, каждый раз резко просыпался, разбуженный прикосновением легких пальцев у себя меж ног.
– На сколько вы остановитесь, сэр? – спросил служащий отеля, посмотрев на удостоверение Джона Г. Спрингера.
– Не знаю, – Ричардс пытался придать себе скромное и любезное выражение. – Видите ли, все зависит от клиентов.
Он заплатил шестьдесят нью-долларовза комнату на два дня и поднялся на лифте на двадцать четвертый этаж. Из комнаты открывался мрачный вид на грязные берега Ист Ривер. В Нью-Йорке тоже шел дождь.
Комната была чистой, но скучной; к ней примыкала ванная комната, где унитаз издавал постоянные зловещие звуки, которые Ричардс не смог устранить, даже подергав клапан в бачке.
Он заказал завтрак в номер – вареное яйцо с поджаренным хлебом, апельсиновый напиток и кофе. Когда мальчик с подносом появился, он дал ему на чай мелкую монету.
Покончив с завтраком, он вынул видеокамеру и стал ее рассматривать. Маленькая металлическая пластинка с надписью «Инструкция» крепилась прямо под объективом. Ричардс прочитал:
1. Поместите кассету с пленкой в прорезь А и подождите щелчка.
2. Установите объектив с помощью видоискателей на нужном объекте.
3. Нажмите кнопку Б для записи изображения и звука.
4. После сигнала об окончании кассета с пленкой выбрасывается автоматически. Время записи 10 минут.
Хорошо, подумал Ричардс, пусть смотрят, как я сплю. Он установил камеру на стол рядом с гидеоновой Библией и сфокусировал объектив на кровать. Стена за ней была неопределенного вида и пустой; он не думал, что можно определить его местонахождение по кровати или стене. Уличный шум был на этой высоте еле различим, но на всякий случай он включил душ.
Даже продумав все заранее, он едва не нажал кнопку и не встал в поле зрения камеры во всем своем гриме. Часть его можно было убрать, но седой парик приходилось оставить. Он натянул на голову наволочку. Затем он нажал на кнопку, подошел к кровати и сел лицом к камере.
– Ку-ку, – глухим голосом сказал Бен Ричардс всей гигантской аудитории, которая будет слушать и смотреть его вечером с любопытством и ужасом. – Вам не видно но я смеюсь над вами, говноеды.
Он лег, закрыл глаза и попытался ни о чем не думать. Когда записанная кассета выскочила через десять минут, он крепко спал.
Счет продолжается…
Он проснулся в начале пятого – следовательно, охота уже началась. Учитывая разницу во времени, она шла уже три часа. От этой мысли у него похолодело внутри.
Он поставил новую кассету в камеру, взял гидеонову Библию и прочитал Десять Заповедей снова и снова, пока, не прошло десять минут, с наволочкой на голове.
В ящике стола лежали конверты, но на них было название и адрес отеля. Сначала он не мог решиться, но понял, что это неважно. Приходилось принять на веру слова Киллиэна, что его местопребывание, определяемое по маркам и обратному адресу, не сообщат Маккоуну и его ястребам. Он вынужден был пользоваться почтой. Ему не выдали почтовых голубей.
