– Я не… – начала Мэри.
– Думаю,– перебил Хамада, взвешивая свои слова,– что Генри чувствует то, что чувствуют другие люди, видит их мысли. Представьте, как тогда выглядит его мир. Как душераздирающе. Как ошеломляюще. Как сложно. Его разум был вынужден как-то переводить все эти проекции, преобразовать необработанные данные во что-то понятное, что он может осмыслять. Тогда я узнал, что Генри использует цвета для перевода этой информации: черный обозначает ненависть, красный – гнев, и так далее. Удивительно, как быстро человеческий разум может адаптироваться или, в данном случае, эволюционировать.
Дэйв посмотрел на изображение на экране: Генри так широко раскрыл глаза, когда протянул руку, чтобы утешить этого человека. На его лице была невинная, любящая улыбка. «Милый Генри»,– подумал он и почувствовал новую волну любви к мальчику.
– Как ему помочь, доктор? – спросил Дэйв и почувствовал, как Мэри сжала его руку.– Как защитить нашего сына?
Хамада откинулся на спинку стула и раскрыл ладони – этакий жест интеллектуального поражения.
– Все, что мы можем сделать,– поддерживать и любить его, помогать понять и принять, кто он такой и на что способен.– Врач наклонился вперед и уперся локтями в колени, нахмурив брови.– В конечном счете, Генри сам должен научиться защищаться. И в этом ему никто не сможет помочь. Но он умный мальчик, и если это поможет, если мои теории о его даре верны…
– Что? – спросила Мэри.
Хамада улыбнулся Мэри, но явно внимательно подбирал слова.
– Скажем так, я считаю, что Генри далеко не беззащитен.
2
Фред засунул ржавый молоток и дрель на батарейках в пояс для инструментов, разложил десятифутовую стремянку, чтобы добраться до трубы. Он остановился на предпоследней ступеньке, его рост легко позволял ему дотянуться до поврежденного участка, а также открывал вид на усыпанную гравием крышу.
Он увидел обрывки скотча, следы от ботинок и царапины после работы кровельщиков, но ничего такого, что нуждалось в ремонте и о чем надо предупреждать администрацию школы. Всего лишь незначительный износ. А вот труба – совсем другое дело. Подъемник малярной бригады стоял слишком близко к стене, и один край предохранительной рейки зацепил желоб, сбив его с крепления и едва не разорвав металл надвое. Мисс Терри уверяла, что трубу можно починить и не покупать новую, поэтому Фред и задержался допоздна – занятия уже давно закончились, дети разъехались на автобусах по домам, и он уже сделал все остальные дела,– чтобы оценить ущерб.
Однако теперь, когда он поднялся наверх, Фред решил, что директор бредит. Ну, или переоценивает его способности. Металл оторвался, а крепления оставили страшные черные дыры в боковой обшивке. Ему понадобится водонепроницаемая шпатлевка, потом придется просверлить новые опорные отверстия и проверить, сможет ли он закрепить желоб так, чтобы тот удерживал воду во время ливней. «Черт бы все это побрал»,– подумал Фред и уже хотел спуститься по стремянке, когда от металла справа от него отскочил первый камень.
Его глаза на мгновение сузились – всего на мгновение,– а затем расширились от страха. Он повернул голову и увидел их. Джима Хоукса, Тайлера Легга и старого доброго Томми Пэтчена. Большинство детей называли его Трущобным Томми [1] прямо в лицо, а другие (по крайней мере, те, что помладше) – за спиной. Он был высоким даже для семиклассника, и его длинные темные волосы спускались ниже плеч, легко сливаясь с любой черной футболкой, которую он носил. Сегодня, как заметил Фред, на футболке Томми была изображена пентаграмма, с каждого белого конца капала кровь, а вокруг всего этого красовалось неразборчивое название какой-то метал-группы. Казалось, в одной из грязных рук Томми было зажато еще несколько камней, а двое других парней лихорадочно ковыряли землю, прямо как курицы с рюкзаками, пытаясь нарыть побольше патронов.
– Томми,– почти невнятно промямлил Фред, будто его рот не мог правильно произносить слова.– Томми, н-н-не кидайся камнями. Я… – он сглотнул, стараясь внятно произнести каждое слово,– я всё передам мисс Терри. Вам даже нельзя здесь находиться, шк-к-кола за-за-закрыта!
Лицо Томми засияло, его густые брови приподнялись, тусклые карие глаза расширились в комическом страхе, а бледные потрескавшиеся губы образовали букву «О» в притворном беспокойстве. Его обычный визгливый голос стал ниже, чтобы попытаться походить на Фреда, но выходило паршиво.
– Боже, тогда, наверное, мне лучше остановиться, да, Ф-Ф-Фред?
Не успел Фред ответить, как Томми запустил еще один камень, на этот раз размером с потертый мяч для гольфа, который попал Фреду прямо в локоть, отчего кожа и кость заныли под грубой тканью синего комбинезона. Фред заворчал, рефлекторно отвернулся и почувствовал, как стремянка под ним закачалась.
– Черт бы все это побрал,– пробормотал он себе под нос, закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
– Эй, дебил! – заорал Мусорный Томми прежним писклявым голосом.– Тут есть и свои плюсы. Если ты упадешь и ударишься головой, ничего не случится, потому что ты и так уже от-от-отсталый!
Томми расхохотался во весь голос, и вечно поддакивающие Джим и Тайлер присоединились к этому гоготу.
– Отсталый! – пискнул Джим Хоукс и заржал так, словно Томми изобразил расистскую версию Ленни Брюса [2].
Бам! Бум!
Еще два камня попали в желоб справа от Фреда, и мужчина отпрянул, почувствовав, что теряет равновесие. Он был на порядок выше шести футов и носил на себе двести пятьдесят с лишним фунтов мяса и мышц, и когда все это смещалось в одну сторону, даже на несколько дюймов, точка невозврата могла быть достигнута очень быстро. Одна рука рассеянно взмыла в воздух, пытаясь дотянуться до верха стремянки, а другая вслепую схватила водосточный желоб. Следующий камень ударил по краю лестницы, куда тянулась его рука, и зацепил кончик безымянного пальца с достаточной силой, чтобы вызвать вспышку боли и заставить Фреда вскрикнуть. Левой рукой он ухватился за желоб, что спасло его от падения с высоты десяти футов на твердый бетон и, возможно, от настоящих увечий. Он потряс правой рукой, чтобы стряхнуть жжение, и резко повернул голову, чтобы смерить мальчиков свирепым взглядом.
К его удовольствию (и легкому беспокойству), трое мальчиков на мгновение показались ошеломленными. Даже ухмылка Томми дрогнула и немного сползла. Джим Хоукс опустил поднятую руку, в которой был крепко зажат камень, и стал вдруг похож на мальчика, готового описаться и заплакать. Стал похож на ребенка.
«Полегче»,– сказал себе Фред и расслабил лицо.
– Лучше уходите,– сказал он, спускаясь на одну ступеньку,– или я расскажу о вас д-д-директору.
Томми повернулся и посмотрел на двух своих друзей. Теперь они все держали камни. «Наверняка у каждого по три или четыре штуки в их потных белых ладошках»,– подумал Фред, медленно опускаясь, чтобы не спровоцировать очередную «стрельбу».
И когда Томми снова повернул к нему свою прыщавую крысиную мордочку, Фред понял, что так не отделается. Он снова ухмылялся, как и двое других мальчиков. Ну прямо стая предпубертатных шакалов.
Так. Твою ж мать.
Фред бросился вниз по стремянке в тот же момент, когда обрушился первый шквал; услышал резкий треск ударов камней о металл лестницы и штукатурку стены. Что-то твердое ударило по основанию его гладкого черепа, на дюйм ниже правого уха, и в голове мелькнула белая вспышка.
– Тупой черный даун! – закричали Томми, и теперь Фред услышал в его голосе настоящую ненависть, а за ней безумный ужас, который прячется во всех убийцах – настоящих и будущих. Когда эта темная страсть высвобождается, она немного пугает, да-да, потому что тогда ты понимаешь, что ничего не контролируешь, что внутри разворачивается что-то живое и до поры скрытое, и оно проникает в конечности и в мозг, захватывает тебя целиком. Но еще страшнее становится, когда наступает следующий момент. Не тот момент, когда ты осознаешь, что скрывалось у тебя внутри, нет, а тот, когда ты понимаешь, что оно тебе нравится. Да, верно, Фред узнал этот мрачный голос, еще как. Трущобный Томми, можно сказать, был прирожденным убийцей, а это означало, что Фреда ждало нечто большее, чем небольшие неприятности.
