По центру этих черных ромбов сверкали глаза, неотличимые от глаз той марионетки. С белыми, как круто сваренное яйцо, белками и черными, как антрацит, радужками с темно-красными радиальными полосками, которые появлялись, лишь когда свет падал на глаза под определенным углом. Поскольку жизнь редко сводила меня лицом к лицу с другими людьми, поскольку о разнообразии человеческих лиц и цвета радужек я судил только по книгам, я не мог сказать, часто встречаются такие глаза или нет. Но они вызывали такую тревогу, что я предположил, не сильно боясь ошибиться: такие глаза – большая редкость.
– Так ты хочешь мне помочь? – первой заговорила она.
– Да. Чем только смогу.
– Никто не сможет мне помочь. – В голосе не слышалось ни горечи, ни отчаяния. – Только один человек мог мне помочь, и он умер. Ты тоже умрешь, если я свяжусь с тобой, и смерть твоя будет мучительной.
Я стоял в тени, не доходя до Диккенса, она под светом бра, и я видел, что ее ногти покрыты черным лаком, а на обратной стороне ладони вытатуированы синие ящерицы с красными раздвоенными языками.
– Это не угроза, мои слова о мучительной смерти, – пояснила она. – Чистая правда. Ты не захочешь составить мне компанию.
– Какой человек мог тебе помочь? – спросил я.
– Не имеет значения. Другое место, другое время. Не хочу возвращать его, говоря о нем. Прошлое мертво.
– Будь оно мертво, не пахло бы так сладко.
– Для меня в нем нет ничего сладкого.
– Думаю, есть. Когда ты говорила «другое место, другое время», слова смягчили тебя.
– Фантазируй, если желаешь. Ничего мягкого во мне нет. Сплошные кости, и панцирь, и иглы.
Я улыбнулся, но, разумеется, она не могла видеть мое лицо. Иногда моя улыбка ужасает людей больше всего.
– Как тебя зовут?
– Тебе это знать не нужно.
– Да, не нужно. Но я бы хотел знать твое имя.
Красные, тоненькие, как волос, полоски блеснули в ее черных-пречерных глазах.
– Скажи мне еще раз свое, потерянный мальчик.
– Аддисон, как я и говорил.
– Аддисон кто?
– Фамилия моей матери была Гудхарт[3].
– Оно у нее было?
– Она была воровкой, а может, и того хуже. Она хотела быть доброй, добрее, чем могла. Но я ее любил.
– А как звали твоего отца?
– Она мне так и не сказала.
– Моя мать умерла в родах, – услышал я и подумал, что в каком-то смысле моя мать тоже умерла от родов, пусть и восемью годами позже, но промолчал.
Девушка посмотрела на потолок в стиле рококо, где висели темные люстры, словно видела и лепнину вокруг глубоких кессонов, и небо с золотистыми облаками в каждом кессоне, в световом диапазоне, недоступном обычному человеческому глазу.
Перевела взгляд на меня и спросила:
– А что ты делаешь в библиотеке после полуночи?
– Пришел почитать. Ну и полюбоваться этим зданием.
Она долго смотрела на меня, точнее, на мой силуэт.
– Гвинет[4], – представилась она.
– А твоя фамилия, Гвинет?
– Я ею не пользуюсь.
– Но она у тебя есть?
Ожидая ответа, я решил, что эти готские атрибуты не дань моде, скорее всего, вовсе и не мода, а броня.
Заговорила она не для того, чтобы ответить на мой вопрос. Сменила тему.
– Ты видел, как я убегала от него, но я тебя не видела.
– Я умею не попадаться на глаза людям.
Она посмотрела на собрание сочинений Диккенса по ее правую руку. Провела пальцами по кожаным корешкам. Названия блестели в свете лампы.
– Они дорогие?
– Не очень. Собрание сочинений, опубликованное в семидесятых годах прошлого столетия.
– Они такие красивые.
– Кожа ручной выделки. Буквы покрыты позолотой.
– Люди делают так много красивых вещей.
– Некоторые люди, – уточнил я.
Вновь переключив внимание на меня, она спросила:
– Как ты узнал, где меня найти? В этой комнате с детьми Лебау?
– Я видел, как ты выходила из читального зала, когда он искал тебя на улице. Предположил, что ты заглянула в чертежи, которые хранятся в подвале. Как это сделал и я.
– А почему ты в них заглянул? – спросила она.
– Я думал, что каркас этого здания не менее прекрасен, чем его внешний вид. И не ошибся. А что привело к чертежам тебя?
Ответ она обдумывала с полминуты, а может, прикидывала, отвечать или нет.
– Мне нравится побольше узнавать о тех местах, где я нахожусь. По всему городу. Знать то, что неведомо другим. Люди теряют свою историю. Где, что, как и почему становится для них тайной за семью замками. Им так мало известно о том, где они живут.
– Ты не остаешься здесь каждую ночь. Иначе я бы увидел тебя раньше.
– Я здесь вообще не остаюсь. Заглядываю время от времени.
– А где ты живешь?
– Где придется. Везде. Люблю переезжать.
Конечно, такой макияж не позволял разглядеть, какая она на самом деле, но я подумал, что красивая.
– Кто он, тот человек, что преследовал тебя?
– Райан Телфорд. Он куратор редких изданий и художественных коллекций библиотеки.
– Он думал, что ты хотела что-то украсть или разбить?
– Нет. Он удивился, случайно наткнувшись на меня.
– Они не знают и про мои появления здесь.
– Я хочу сказать, он удивился, увидев именно меня. Он знает меня по… другому месту и времени.
– Какому именно?
– Не важно. Он хотел надругаться надо мной тогда, и это ему почти удалось. Хотел надругаться и этой ночью. Только использовал более грубое слово, чем надругаться.
Меня охватила грусть.
– Не знаю, что на это и сказать.
– А кто знает?
– Сколько тебе лет? – спросил я.
– Это имеет значение?
– Думаю, что нет.
– Восемнадцать, – ответила она.
– Я думал, что тебе не больше шестнадцати, а увидев вблизи, решил, что, может, и тринадцать.
– Я сложена, как мальчишка.
– Нет, что ты.
– Как раз да. Поэтому кажусь моложе. Почему ты прячешь лицо?
Очень уж долго она тянула с этим вопросом.
– Не хочу тебя отпугнуть.
– Внешность человека меня не волнует.
– Тут дело не только во внешности.
– А в чем еще?
– Когда люди видят меня, у них возникает отвращение, страх. В некоторых вспыхивает ненависть ко мне… или они так думают, а потом… все становится ужасно.
– Тебе обожгло лицо или как?
– Если бы только это, – ответил я. – Однажды двое пытались меня сжечь… но я уже… я был таким и раньше.
– Здесь не холодно. Перчатки по той же причине?
– Да.
Она пожала плечами.
– По-моему, это руки.
– Ты права. Но по ним… можно предположить, какой я.
– В этом капюшоне ты прям Темный жнец[5].
– Сходство только внешнее.
– Если ты не хочешь, чтобы я увидела тебя, любопытства проявлять не буду. Можешь мне поверить.
