– Опять пришел? – скривил губы детина.– Я ж тебе…
– Проходите, Павел Васильевич,– спутник Губанка пропустил его вперед и сам перешагнул порог.
В этот момент детина с невнятным мычанием обрушил на Губанка кулак. Павел Васильевич зажмурился…
Но боли не было. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что детина лежит поперек коридора брюхом кверху и драться уже не расположен.
– Идите за мной,– скомандовал Андрей Александрович, переступил через лежащую на полу тушу, и Губанок, не без опаски, последовал за ним.
В большой комнате вповалку лежали человек десять. Мужчины, женщины, двое детей. Губанок даже не сразу узнал собственную дочь, настолько похожими казались лица обитателей квартиры.
– Алла! – Павел Васильевич бросился к ней… и застыл, буквально замороженный равнодушным взглядом дочери.
Алла смотрела на него, как на чужого.
– Ты меня… не узнаешь? – дрогнувшим голосом спросил Губанок
– Зачем ты пришел, папа? – равнодушно сказала Алла.– Ты – черный. Тебе здесь не место.
Губанок, ошарашенный, беззвучно открывал и закрывал рот, пока Андрей Александрович не привел его в чувство, похлопав по плечу.
– Это она?
Губанок кивнул.
– Пойдем,– велел Андрей Александрович Алле, но девушка проворно отползла к стене.
– Она не пойдет,– сказал Губанок
Ласковин промолчал. Он ждал. И дождался.
Забурчала вода в туалете, бухнула дверь, и вместе с облаком вони, отпихнув Губанка, в комнату ворвалась низенькая толстая женщина с кукишем на макушке и в юбке, которую из эстетических соображений следовало бы сделать длиннее.
– И-и-и! Ты-ы-ы! Прочь! Прочь! – завопила тетка, словно ей прищемили палец.
И комично запрыгала вокруг Ласковина. Тот стоял с каменным лицом, абсолютно неподвижный. Обитатели комнаты зашевелились, оживились, как слепые щенки, почуявшие мать.
Губанок удивленно взирал на приземистую бабу – в его голове не укладывалось, чем этакое чучело смогло приманить его образованную и чистоплотную дочь.
– Э-э… мадам… – выдавил он.
Тетка мгновенно развернулась.
– Дьявол! – взвизгнула она, тыча в Павла Васильевича коротким пальцем.– Сгинь!
Тут Губанка пробрало до костей. Он побелел и попятился. Толстая неопрятная тетка буквально окатила его ужасом. Он и хотел бы убежать, да ноги не слушались.
«Гипноз», – подумал Павел Васильевич.
Но легче ему не стало. Губанок бросил на Ласковина отчаянный взгляд… И сразу полегчало. Андрей Александрович улыбался. Уверенно, спокойно.
– Не кричи,– негромко посоветовал он.– Горло сорвешь.
Голос его звучал совершенно искренне.
Тетка подскочила на месте и, забыв о существовании Губанка, росомахой кинулась на Ласковина.
Поток брани выплеснулся из ее рта, как прокисшее пиво из откупоренной бутылки.
Ласковин молчал. Улыбался. Доброжелательно.
Губанок достал платок и вытер вспотевшее лицо. Признаться, он ожидал от своего спутника совершенно другого поведения. Страх прошел, и теперь только неприятная слабость да липнущая к спине рубашка напоминали о пережитом ужасе.
А Ласковин улыбался. Мягко, сострадательно. Как улыбается взрослый, глядя на рассердившегося ребенка.
Тетка осеклась. Плечи ее затряслись, пальцы впились в жирную грудь. Губанок услышал клекочущий хрип, а затем увидел, как тетка медленно осела на пол и так же медленно повалилась набок.
Один из находившихся в комнате мужчин дернулся было к ней, но Ласковин погрозил пальцем, и энтузиаст остался на месте.
– Пойдем,– сказал Андрей Александрович Алле, чьи глаза стали абсолютно круглыми.
К удивлению Губанка, дочь, не прекословя, встала и двинулась за Ласковиным. А за ней, замыкающим, пошел сам Павел Васильевич.
«Как она похудела», – подумал он, глядя на истончившиеся икры Аллы.
Перешагнув через тушу «привратника», они покинули «обитель».
В машине Ласковин сразу взялся за телефон.
– Ростик,– сказал он в трубку.– Запиши адресок.
И продиктовал адрес квартиры, где они побывали. И, отвечая на вопрос:
– Мелочь. Травка, развращение несовершеннолетних, что найдете. Да, по моей части. Нет, пальцем не тронул. Будь.
Сложил трубку, завел машину.
Губанок сидел сзади, рядом с дочерью. Он чувствовал ее тепло, хотелось обнять девочку, утешить… но Павел Васильевич не решался.
– Куда теперь? – спросил он.
Ласковин протянул через плечо карточку с адресом.
– Реабилитационный центр,– объяснил он.– Для таких, как ваша дочь. Вы кем работаете?
– Программист. В фирме.
– Зарабатываете хорошо?
– Прилично.– И, уловив намек:– Сколько я должен?
– На карточке, внизу, расчетный счет. Переведете, сколько сможете.
– Конечно, конечно,– проговорил Губанок.– А сколько я должен лично вам, Андрей Александрович?
– Мне – ничего.
Ласковин прибавил газа, и «ауди» запетляла между машинами.
«Рискованно водит»,– подумал Губанок. Эта мысль показалась ему забавной.
– Андрей Александрович,– спросил он через некоторое время,– а что вы сделали с… этой?
– Я? – Губанок услышал короткий смешок.– Я – ничего. Переволновалась немного. Бывает, верно?
– Ну как? – поинтересовалась Наташа.– Выручил?
– А как же,– без особого воодушевления ответил Андрей.
– А почему такой задумчивый? Что-то случилось?
– Да нет, ничего особенного.
Верно, ничего особенного. Просто работяга, который вылез из канализации, очень уж напоминал мужика, положившего новорусов у «Октябрьского».
«Для того, кто видит, случайных встреч не бывает»,– говаривал Слава Зимородинский.
А для того, кто не видит?
Этого Андрей не знал. Потому что видел редко.
А между тем всего лишь десять минут назад, когда Ласковин входил в подъезд, навстречу ему попались двое мужчин, на которых его сэнсэй точно обратил бы внимание. Тогда как проникнутый уверенностью в собственной крутизне Андрей прошел мимо, не взглянув. И напрасно. Если охотник становится дичью, все еще полагая себя охотником, обычно от него остается только кучка обглоданных костей и дюжина несъедобных предметов, вроде часов и бронзовых пуговиц.
– Этот? – сказал младший из двоих.
Скорее утверждение, чем вопрос.
– Да.
– Могуч.
– Силен,– поправил старший.
– Берем? – напряженно спросил младший, глядя в черную дыру подъезда.
Брови старшего сдвинулись. Две мохнатые гусеницы под мощным голым лбом.
– Нет. Не время.
Младший кивнул. С облегчением. Медведя можно убить кухонным ножом. Но лучше это сделать, когда медведь спит.
День у Альбины Сергеевны Растоцкой выдался отвратительный. Поставщик опять задержал партию кожи, а неустойку из него хрен вытрясешь, потому что госпредприятие. Штатный хахаль Симочка совсем оборзел и на работу заявился аж к двум, хотя нужен был срочно: компьютер совершенно взбесился – дизайнер матерился так, что у окружающих уши дымились. А Симочке – хоть бы хны.
