С трудом сдержавшись, чтобы не добавить к этой какофонии собственный могучий «гав!» – точнее, «цыц!» – изможденный Питер Маклин сдался и с отвращением выбрался из постели. Втиснувшись обратно в одежду, он распахнул дверь на веранду, приглашая заглянуть в гости любой загулявший ветерок, какому случится пролетать мимо. Стоял июль месяц, и Гаити – карибская страна водуна[15] и нищеты – была столь же яростно раскаленной, сколь кротки в своем невыразимом смирении были ее люди.
Нет, он, конечно, ожидал, что в июле в городе будет жарко. Он изучал в магистратуре антропологию, эту захватывающую науку о туманном происхождении, трудном развитии и калейдоскопической культуре человеческого рода, и уже дважды успел побывать на Гаити – писал о водуне и его последователях. Он даже французский уже освоил достаточно, чтобы поддерживать беседу с представителями элиты, а заодно и креольский – для общения с простым народом. Возможностей поговорить с людьми Питеру представилось в изобилии. Штудии его оказались достаточно многообещающими, чтобы добавить к стипендии скромное дорожное пособие, но деньги уже почти подошли к концу, а показать начальству он пока что мог не так уж много. Водун, он же вуду, всегда привлекал исследователей – и серьезных, и не очень, из тех, что гоняются за сенсациями, – своей экзотикой, и научные руководители вполне обоснованно предостерегали его от попыток спустить ведро в сухой колодец. Кажется, они все-таки были правы. Разве что из пальца что-нибудь высосать. Его и так в этот раз привело сюда чистое наитие – слух – не слух, который он подцепил в майамском Маленьком Гаити, когда ездил навещать родителей во Флориду. О чем-то подобном перешептывались, помнится, люди расты[16] на Ямайке. Речь шла о каких-то колдунах, или как теперь осторожно называют их антропологи, шаманах, короче, о бокорах и хунганах, принадлежащих к тайному культу, чьи последователи самым тесным образом общаются с неизвестными силами… да что там, прямо-таки с жуткими богами, которых можно призвать, чтобы делать всякие жуткие вещи. Знаменитые легенды о зомби как раз к ним и восходят. Это религиозные изгои, обитающие на самом отшибе вудуистской общины и теологической системы, занятые в основном убийствами по контракту – в сущности, делающие грязную работу магическими способами. Однако до сих пор никто никогда не слышал, чтобы они собирались в собственное религиозное общество. Не то что-то совсем новенькое, не то, наоборот, очень-очень старенькое, просто в первый раз всплывшее на поверхность. Как бы там ни было, а это новый аспект темы, которым еще никто не занимался. Все его исследование заиграло новыми красками. Вот он, шанс не просто перестать пахать бесплодное поле, а даже и заработать себе репутацию среди коллег, сделав по-настоящему заметное открытие. Если, конечно, ему удастся выжать из темы что-нибудь посерьезнее слухов. Понадобятся интервью, включенное наблюдение, но прежде всего – личные контакты с носителями.
Тут ему несказанно повезло: оказалось, что брат молодого флоридского гаитянца, занимавшегося всякими случайными работами для родителей Питера, похвалялся принадлежностью к этому таинственному культу, и вскоре Питер как раз ожидал прибытия этого человека. Звали его Метеллий Далби, и он обещал поделиться самыми свежими новостями с последнего собрания группы. Ждать пришлось недолго. Словно лай бессонной собачьей братии напророчил, послушавшись того, что нашептывали их непонятным человеку чувствам сверхъестественные силы… Не прошло и пятнадцати минут, как в хлипкую дверь его комнаты постучали. С сожалением покинув крошечную веранду, куда он вышел в надежде глотнуть хоть немного воздуха, а получил только еще одну порцию удушающей жары, Питер преодолел несколько шлагов, отделявших его от двери, и распахнул ее. На пороге стоял гаитянец, высокий, тонкий и очень черный.
– Вы уже вернулись? – вопросил изумленный Питер на креольском.
Прозвучало почти как упрек.
– И с хорошими новостями, м’сьё!
Быстро кивнув, Метеллий Далби проскользнул мимо него в комнату.
– В ближайшую ночь состоится большое собрание культа. Вы должны пойти туда со мной!
Сверху на глядящих друг на друга мужчин – один белый, один черный – ярко светила луна, застрявшая между первой четвертью и полнолунием.
Гаитянец заговорил снова, на сей раз медленнее:
– Но до тех пор мы с вами должны сделать одну вещь, mon ami[17].
Из кармана просторных мешковатых брюк он извлек пинтовую бутыль с какой-то темной жидкостью.
Питер согласно кивнул.
– Как долго это займет?
– Один слой – сейчас, второй – в полдень и третий – прежде чем мы двинемся в путь.
Улыбка у него разъехалась до сверкающего полумесяца.
– Когда мы закончим, вы будете выглядеть как один из моего народа, обещаю вам. Будет немного чесаться, но, в целом, никаких неудобств.
– А как же нос, как же тонкие губы?
В первый раз в жизни Питер глядел на эти черты глазами человека неевропейской расы – и теперь они говорили не о привычной для взгляда красоте, а о чем-то куда более опасном: что ты чужак.
– Гаитянцы бывают самой разной формы и облика, друг мой. Некоторые наши дамы с праздника Марди-Гра[18] могли бы выиграть конкурс красоты в любой части света. Вы сами их видели.
«Пенсьон Этуаль» располагался прямо на Марсовом поле, через которое проходили процессии на Марди-Гра. Питер невольно кинул взгляд в окно, словно боясь увидать марширующие оркестры и плывущие над толпой аляповатые платформы. Его приятель снова полыхнул улыбкой – зубы у него были белее белого.
– Это растительная краска, она может немного жечься, – предупредил Метеллий. – Но в любом случае недолго. Вскоре вы будете чувствовать себя лучше прежнего, я вам обещаю.
Питер задумался, какого рода дела так близко познакомили его проводника с этим составом и особенностями его применения. А, какая разница! Каковы бы они ни были, Метеллий – именно тот, кто нужен для такой хитрой затеи. Прямо ЦРУ-шником себя чувствуешь! Впрочем, антропологам то и дело приходится работать с людьми, умеющими обстряпать такое дельце… короче, такое, обстряпать которое можно только всякими сомнительными способами.
Питер шагнул к кровати, снял верхнюю часть пижамы и растянулся на простыне лицом вверх. Метеллий вытащил пробку из бутылки и, склонившись, как массажист над клиентом (и с тою же профессиональной дружелюбностью), принялся затемнять те части белого тела, которые благодаря рубашке с короткими рукавами неизбежно окажутся на виду. Намазывая, он, разумеется, болтал.
