Джон наклонился к Кейси и молча взял в руки ее лицо.
— Меня пугали твои слова, твое поведение, — продолжала она. — Мне не верилось, что это ты.
— Это был не я, Кейси, — мягко сказал Холмен.
— Знаю, Джон, но это было так ужасно. И неизвестность — поправишься ли ты, будешь ли снова рядом... Приласкаешь ли, как сейчас. Я вернулась в гостиницу, позвонила Тео, собиралась бросить тебя и вернуться домой, но после разговора с отцом поняла, что не могу. А на следующий день в больнице сказали, что возможен летальный исход... Я поняла, что ты для меня — все. Даже Тео не заменил бы тебя.
— Кейси...
— Честное слово, Джон!
— Кейси, выслушай меня. Подумай неделю-другую. Не решай так с ходу.
— Я уже все решила, все обдумала.
— Прекрасно, но сделай это ради меня. На тебя столько всего свалилось в эти дни. Я хочу, чтобы ты была абсолютно уверена в своих чувствах. Это важно для нас обоих.
— А ты, Джон? Ты уверен в своих чувствах?
Джон снова тяжело откинулся на спинку стула.
— Не спрашивай меня пока. Я столько всего пережил, что ни в чем не уверен.
— Поэтому ты и просишь не торопиться с выводами... Тебе нужно время? — Кейси закусила губу. Неужели он ее не любит?!
— Да, и поэтому тоже. Мне нужно разобраться в себе.
У Кейси на глаза навернулись слезы. Она уткнулась в колено Холмена, чтобы он ничего не заметил. Он погладил волосы девушки. Несколько минут они сидели молча. Потом Кейси подняла голову и спросила:
— Джон, хотя бы сегодня я могу остаться у тебя?
— А что скажет твой отец?
— Какая разница? Я по-прежнему люблю его и буду любить, но ты для меня — прежде всего. Позволь мне остаться. Так не хочется уходить.
— Ладно, Кейси, какой мне смысл гнать тебя? — ответил Холмен, стараясь улыбнуться.
— Потом я все объясню Тео по телефону, — сказала Кейси, поднимаясь с пола. — Я все обдумала, но пусть будет по-твоему. Я тоже хочу, чтобы у тебя не осталось сомнений, и если ты решишь, что мне лучше уйти... я так и сделаю, — с трудом выдавила из себя девушка.
Джон поцеловал ее в губы. Его рассмешил печальный вид Кейси.
— На этом и порешим, — добавил Холмен.
Они молча выпили кофе. Каждый думал о своем. Джон почувствовал себя лучше. Он выбросил из головы землетрясение, туман, решение Кейси остаться с ним. Он не избегал трудностей, а просто иногда оставлял их на потом. У Холмена часто менялось настроение. Иногда Кейси это нравилось, а иногда ужасно раздражало. Сейчас она этому радовалась, так как нуждалась в отдыхе.
— Знаешь, неделя в больнице и выходные без тебя... — Джон окинул девушку взглядом вниз и лукаво улыбнулся.
— Так что же? — улыбнулась в ответ Кейси.
— Я чувствовал себя монахом, обреченным на безбрачие.
— Ну, тебе это только на пользу.
— Но я же мог ослепнуть!
— А кто-то хотел отдохнуть, — снова засмеялась девушка.
— Совершенно верно. Поэтому быстро в постель!
— Обещай мне одну вещь.
— Все, что хочешь.
Джон начал расстегивать ее блузку. Вторая пуговица не поддавалась. Кейси помогла ему, видя, что он теряет терпение.
— Обещай мне, что вернешься после встречи с шефом. И не соглашайся на новое задание.
— Кончай шутить! Я в отпуске, даже если вся страна расколется надвое.
Продолжая раздевать Кейси, Холмен положил ладонь на грудь девушки, просунув палец под кружево лифчика.
— А ты, — спросил он, — тебе ведь нужно вернуться на работу?
— Нет, — ответила Кейси, расстегивая пуговицы на его рубашке, — меня уволили.
Скользившая по ее груди рука Холмена замерла.
— Что?!
— Я позвонила шефу, предупредила, что остаюсь у тебя в больнице на всю неделю, а он вежливенько так ответил, что я могу не возвращаться и на мое место возьмут другого.
— Вот ублюдыш! — выругался Джон.
— Тем лучше, — засмеялась Кейси, — похоже, он слишком завидовал моим нарядам. Думал, что будет смотреться в них лучше, чем я.
Холмен встал, скинул с себя расстегнутую рубашку.
— Думаю, тебе нужен утешитель, — сказал он и, взяв Кейси за руку, увел в спальню.
Холмен шел по Маршем-стрит, наслаждаясь уличным шумом. Как приятно после больничного заточения оказаться среди здоровых, нормальных людей. Подобно муравьям, ныряющим в щели под камнем, они исчезали в конторах, с сожалением оставляя за дверями солнечное утро. Джон вошел в огромное, мрачное здание комитета по экологии и поднялся на восьмой этаж, поздоровался с миссис Трибшоу, хлопотливой секретаршей средних лет, заверил ее, что великолепно себя чувствует после землетрясения, и захлопнул дверь у нее перед носом, прервав поток тревожных вопросов.
— Привет, Джон! Что с тобой стряслось? — добродушно улыбнулся неунывающий шотландец, сослуживец Холмена.
— Долгая история, Мак. Расскажу как-нибудь за выпивкой.
Маклиллан по-прежнему беззаботно улыбался Холмену. Они часто работали вместе и знали, что в трудную минуту могут положиться друг на друга. Холмен был моложе своего коллеги, но смотрел на жизнь более трезво. Маклиллан притворялся, что завидует холостяцкой жизни Джона, но в глубине души любил двух своих сыновей и дочку и их темпераментную, но добродушную рыжеволосую мать. У них был уютный дом в Уимблдоне. Что еще нужно человеку для счастья? Работа была его единственной отдушиной. Наиболее опасные дела почти всегда доставались Холмену, но и Маклиллану часто приходилось проявлять смекалку и изворотливость. От повседневной работы он тоже не отлынивал. Он в шутку говорил Джону, что вносит свою лепту и не дает спокойно жить этим зарвавшимся, алчным, морально разложившимся толстосумам и что он, мелкий чиновник со скромным жалованьем, может вывести на чистую воду собственное правительство и начальство со всеми их разрушительными замыслами.
Правда, его информация редко шла в дело. Маклиллан и сам нехотя соглашался, что в пяти случаях из ста работает впустую, но бывал на седьмом небе от счастья, когда трудился не зря. Холмен называл коллегу агентом коммунистов, с чем тот весело соглашался. Но оба знали, что это совсем не так. Они охотно работали вместе: Маклиллан всегда был рад пожить на холостяцкую ногу, а Джону импонировало чувство юмора сослуживца.
— А тебя Спайерз разыскивает, — сообщил Мак, радуясь, что Холмен поправился. — Звонил примерно в половине десятого, спрашивал, где ты шляешься.
Джон сел за стол и начал просматривать накопившиеся за время его отсутствия бумаги.
— Хоть бы какое-нибудь разнообразие, — проворчал он, штудируя объемный отчет, напечатанный на серой бумаге. — Думаешь, вот вернусь, и все будет по-новому, а возвращаешься через неделю этаким чужеземцем и тонешь в болоте старых дел и обязанностей.
