В семь утра, в среду, которая пришлась на первое июня, прекрасным летним деньком Копатель подогнал свой автомобиль к кладбищу Хоумленд и вышел из машины открыть ворота. На них висел замок, но им пользовались дважды в год — на выпускной вечер в школе и в День всех святых (1 ноября). Открыв ворота, он медленно поехал по центральной аллее.
Это утро было отдано разведыванию. У него с собой была схема кладбища, на которую он наносил пометки об участках, где нужно вести работы между нынешним днем и Днем Отца. Закончив с осмотром Хоумленда, он должен направиться на другое кладбище — Грейс через весь город, а уже оттуда на кладбище Стэкпоул, которое находится на пересечении дороги Стэкпоул с городской дорогой № 3. С этого утра он и его ребята начнут действовать там, где это потребуется. Будет не слишком тяжело; самая трудная работа проделана в конце апреля, когда пришлось вести весеннюю уборку.
Те две недели он, Дейв Филипс и Дек Брэдфорд, который возглавлял городской отдел общественных работ, трудились по 10 часов в день, как и каждую весну, прочищая засоренные дренажные трубы, восстанавливая смытое весенними ручьями дерновое покрытие, выпрямляя наклонившиеся от паводка памятники и плиты. Весной всегда были тысячи дел, крупных и малых, и Копатель приходил домой едва не закрыв глаза, еле успевая приготовить себе небольшой ужин и перехватить стаканчик пива перед тем, как рухнуть в кровать. Весенняя уборка всегда кончалась в один день: в тот самый, когда он чувствовал, что боли в пояснице способны свести его с ума.
Июльская страда была совсем не так изнурительна, но весьма важна. В конце июня в город начинали прибывать отпускники, а вместе с ними приезжали и старожилы (с детьми), которые в свое время покинули Кастл Рок, поменяв местожительство на более теплые или денежные края в Штатах, но по-прежнему владели недвижимостью в этом городке. Это были люди, которых Копатель считал настоящими двуногими ослами, способные поднять шум по поводу поломки лопасти водяного колеса на старой лесопилке. Или если бы могильный камень дядюшки Реджинальда слегка опрокинулся под воздействием времени.
«Ничего, зима тоже придет», — подумал он. Это было время отдыха от всех прочих сезонов года, включая и нынешний, когда зима казалась столь же далекой, как мечта.
Хоумленд был самым большим и красивым из всех городских кладбищ. Его центральная аллея была почти столь же прямой и широкой, как обычное шоссе, а ее пересекали четыре более узкие дорожки, чуточку шире, чем те полоски свежескошенного газона, которые захватывает косилка у колесного трактора. Копатель проехал всю центральную аллею, затем первую и вторую поперечную дорожку, повернул на третью… и нажал на тормоза.
— Ох, моча в дерьме! — воскликнул он, выключая мотор и вылезая из грузовика. Он пошел вниз по дорожке по направлению к вырытой яме в траве справа от пересечения дорожки с аллеей. Бурые комки земли и куча грязи лежали вокруг ямы, как шрапнель после взрыва гранаты. — Сукины дети!
Он стоял около ямы, его большие загрубелые руки были в недоумении опущены. В мыслях царил кавардак. Не раз и не два ему и его товарищам приходилось засыпать ямы на кладбище, вырытые за ночь ватагой пьяных или идиотски веселящихся юнцов. Это были обычно молокососы, опьяневшие часто не столько от спиртного, сколько от лунного света и собственной смелости. Насколько знал Копатель Холт, никому из хулиганов не приходилось действительно выкапывать гроб или, прости Господи, покойника. Как бы пьяны или наглы не были эти молодчики, они обычно ограничивались ямой глубиной два или три фута, после чего уставали или им надоедала эта игра. И хотя такая игра на городских кладбищах вряд ли говорила о хорошем воспитании и вкусе (поскольку ею должны заниматься только профессионалы типа Копателя, за что им и платят клиенты), она все же была не столь уж необычной. Как правило.
Но здесь, однако, ничего обычного не наблюдалось.
Яма не имела четких очертаний, это была просто воронка. Она, несомненно, не выглядела как могила вытянутой прямоугольной формы с аккуратными углами. Она была намного глубже, чем могли вырыть пьяные выпускники школы, но глубина ее была не одинакова, яма суживалась к концу, и когда Копатель сообразил, что именно напоминают очертания ямы, он почувствовал холодок в спине.
Это выглядело так, словно кто-то действительно был закопан еще живым в землю, но очнулся и вырыл себе путь наверх, пользуясь только своими руками.
— Ах, чтоб их… — прошептал он. — Сволочная проделка. Сучьи дети.
Должно быть, дети. Нигде внизу не было видно гроба и никаких следов от могильного камня. Это убеждало, что никакого тела здесь никогда не погребали. Ему не надо было возвращаться к машине, где в багажнике хранилась подробная схема кладбища, для того чтобы узнать это. Шестиместный участок кладбища был собственностью семьи первого почетного гражданина города Дэнфорда «Бастера» Китона. И пока только два места были заняты могилами отца и дяди Бастера. Они находились справа от ямы и не имели никаких повреждений или перекосов могильных плит и надгробных камней.
Копатель хорошо помнил этот участок по другой причине. Именно здесь эти кретины из Нью-Йорка установили свою поддельную могильную плиту, когда готовили материал о Таде Бомонте. Бомонт с женой имели летний дом в городе, на озере. Дейв Филипс присматривал за этим кладбищенским участком, и сам Копатель помогал Дейву наводить здесь порядок прошлой осенью, еще до того, как начали опадать листья и наступила горячая пора. А этой весной Бомонт попросил его самым вежливым и любезным образом о разрешении некоему фотографу установить здесь поддельный могильный камень для того, что он называл «шок-трюком».
«Если вам что-то не по душе, только скажите слово, — сказал тогда Бомонт еще вежливее, чем он это делал обычно. — Вообще-то это не Бог весть какая важная затея».
«Действуйте смело, — ответил Копатель. — Говорите — журнал „Пипл“?»
Тад кивнул.
«Скажите! Здесь что-то есть, правда? Кто-то из журнала „Пипл“ в нашем городке! Я бы хотел заполучить этот номер!»
«Не уверен, что я тоже, — сказал Бомонт. — Большое спасибо, мистер Холт».
Копателю нравился Бомонт, хотя тот и был писателем. Сам он дошел только до восьмого класса и должен был дважды попытаться пройти этот барьер, пока ему не удалось добиться успеха — и в городке еще никто и никогда не называл его «мистер».
«Проклятые журналисты, вероятно, с удовольствием раздели бы вас на этом кладбище и сфотографировали вместе с каким-нибудь свиноподобным датским догом, не так ли?»
