Что-то шлепнулось ему на руку и Брэди испуганно вскрикнул. Но это оказалось просто мокрой щепкой, ему опять стало трудно дышать, он старался взять себя в руки и стиснул зубы так, что заболели скулы. «Давай, возьми себя в руки», — мысленно повторял он, закрыв глаза и сжав кулаки.
Из оцепенения его вывел голос Палмера:
— Итак, я ничего не обнаружил. Мы можем возвращаться назад.
Это были самые приятные слова, о каких только мог сейчас мечтать Брэди.
Развернуться в узкой трубе было невозможно, поэтому они ползли по трубе задом, пока луч фонаря не высветил край колодца. Высоко наверху Брэди увидел голубое небо и, почти не помня себя от радости, стал быстро карабкаться по ступенькам на поверхность.
Палмер ждал внизу своей очереди. Когда инспектор проделал половину пути наверх, он тоже начал подъем и даже не заметил большого слизня, прилепившегося к его сапогу. Палмер поднимался по лестнице, и слизень тоже полз вверх, уже чувствуя тепло сквозь ткань брюк. Он приготовился вонзить свой длинный острый зуб сквозь толстую ткань в живое тело, но тут Палмер внезапно с силой топнул сапогом по ступеньке, и слизень оторвался и полетел вниз, в поток грязи.
Палмер услышал какой-то всплеск и подумал, что уронил что-то из своего рабочего мешка. Он на всякий случай посветил вниз фонарем, но ничего не увидел. Убедившись, что все его инструменты при нем, он продолжил подъем.
Слизень исчез.
Жара висела над Мертоном, как тяжелое, гнетущее облако. К полудню, когда солнце достигло зенита, липкая жара сделалась невыносимой.
Кэролл Уилсон, сбросив все одежды, стояла перед огромным зеркалом обнаженная и внимательно изучала свое отражение, которое тоже как бы изучало ее. Она выглядела уставшей, верхние веки опустились, казалось, что жара иссушила все ее жизненные силы. Капли пота, образовывавшиеся на верхней губе, медленно стекали вниз, и она слизывала их кончиком языка, чувствуя привкус соли. Другая струйка пота, образовываясь под горлом, скатывалась в ложбинку между ее прекрасными упругими грудями и текла дальше по ее плоскому животу. Указательным пальцем правой руки Кэролл проводила по этой струйке и дальше, по мягким завиткам светлого треугольника внизу живота. Ее соски затвердели от прикосновения пальца к клитору. И Кэролл не переставала наблюдать за выражением своего лица в зеркале. Раздвинув губы, она произнесла только одно слово «Тони».
Сразу палец перестал двигаться и выражение удовольствия сменилось на гнев.
— Чертов ублюдок, — сказала она.
Прошло уже четыре года, а она все еще не могла его забыть. Тряхнув головой, чтобы избавиться от видения, она подошла к постели, где валялись ее старые джинсы, и начала одеваться. Джинсы туго натянулись на ее стройных бедрах и ляжках, так что шов при ходьбе врезался в тело. Она с трудом застегнула «молнию» и надела белую блузку навыпуск. Сквозь тонкую ткань просвечивали темные соски, бюстгальтер она не носила. Быстро всунув ноги в туфли на высоких каблуках, но без задников, она опять подумала, что Тони следовало бы сейчас на нее посмотреть. И опять он возник у нее перед глазами. Нет, она не забыла его. Он оставил о себе такую память, что она никогда его не забудет.
Подойдя к окну спальни, она взглянула, что происходит на лужайке перед домом. Там рядом с клеткой для кролика сидел на траве Пол. Маленькое белое создание прыгало в клетке, то и дело останавливаясь, чтобы откусить листик от пучка салата, который Кэролл положила туда полчаса назад.
Полу было уже четыре года, и он ни разу не видел своего отца. Наблюдая за ребенком, Кэролл вновь почувствовала, как в груди поднимается волна гнева и злости. Судьба нанесла ей тяжелый удар. Ей не только пришлось самой воспитывать ребенка, но мальчик родился слегка заторможенным в своем развитии. Но больше всего она злилась на себя. Какая же она была тогда дура! Шестнадцатилетняя девочка, пытавшаяся вести себя, как взрослая женщина. Тони было уже двадцать четыре.
Весь ее мир был построен вокруг него, вопреки предупреждениям родителей и друзей. Ей казалось, что они ничего не понимают в жизни. Он ее любит, она показывала им подарки, которыми он ее осыпал, чтобы они в этом убедились. Он любил ее, а она обожала его. Она была невинной девушкой, когда встретила его, и ни о чем не жалела. Она вела разговоры о том, что они непременно поженятся, хотя он особого интереса к разговорам о женитьбе не проявлял. Она себя успокаивала тем, что очень немногие мужчины любят говорить о женитьбе. Он научил ее всему в науке любви, научил тому, о чем она никогда даже не слышала, познакомил со всеми видами физической близости. Она все принимала, ведь это исходило от него. Она его любила и только это имело значение.
Но когда она забеременела, Тони сразу изменился. Они стали постоянно ссориться, и он поставил перед ней ультиматум: или она делает аборт, или их отношения полностью прекращаются. Он даже сказал, что сам заплатит за аборт.
Она отказалась, и он сразу ее бросил.
«Ублюдок», — подумала она, и те дни, четыре года назад, опять встали у нее перед глазами.
Конечно, родители от нее отказались. Они были католиками, что еще более усугубляло ее вину — по их понятиям. А что могут сказать соседи? «Как ты могла так поступить, Кэролл!» Упреки так и сыпались на нее, и она ушла из дома. Сняла маленькую комнатушку, стала работать и теперь жила в этой квартире в новом районе города. Школу она бросила еще в шестнадцать лет, специальности у нее не было никакой, но она смогла найти работу уборщицы в местном госпитале. Небольшой заработок плюс алименты на ребенка и небольшие побочные доходы дали ей возможность содержать себя и Пола. Отчасти благодаря тому, что Пол был от рождения признан больным, и государство в своей беспредельной мудрости доплачивало ей сумму на его содержание. Словом, они смогли выжить. Иногда она сама удивлялась, как ей это удается, но еще ни разу она не доходила до отчаяния. У нее было теперь много друзей в новом районе, и они часто помогали ей, оставаясь с ребенком, когда Кэролл приходилось работать в госпитале ночью.
Иногда она пыталась себе представить, как бы она жила, если бы Тони остался с ней. И вообще, хотела бы она теперь стать его женой вместо того, чтобы быть безмужней матерью? Часто ночью, лежа в своей одинокой постели, она не могла заснуть, вспоминая его ласки. А недавно она поняла, что ей теперь безразлично, с кем делить постель, просто надоело одиночество.
Стараясь выбросить все эти мысли из головы, она спустилась на первый этаж и вышла на лужайку. Пол не услышал, как подошла мать и стала у него за спиной. Она пощекотала его, и мальчик захихикал.
