Нет, не пойду в школу ни за что! Как бы там ни было дальше, а сегодня не пойду. Пусть потом ругают… Попрошу Марию, когда вернется с работы, она напишет записку. В этом плане моя тетя – человек покладистый. Она знает одну простую и гениальную вещь: если страшно не хочется чего-то делать или куда-то идти, значит, и не нужно делать и идти. Потому что в лучшем случае будет неудача, в худшем – беда. Эту истину Мария усвоила, когда сама еще училась в школе. Она была прилежной ученицей, дисциплину не нарушала, но одним прекрасным утром ей вдруг ужасно захотелось остаться дома и никуда не ходить. И все же тетя, как истинный патриот своей школы, пересилила себя и пошла. И по дороге провалилась в канализационный люк, с которого какой-то негодяй снял крышку и прикрыл люк фанеркой. Тогда Мария чуть не погибла, и с тех пор относится с пониманием к таким вещам.
Ни контрастный душ, ни горячий кофе, ни даже моя любимая музыка не смогли развеять тягостного настроения и отогнать дурные предчувствия. В школу-то я не пойду, но где уверенность, что ко мне не придут домой? Нужно было что-то предпринимать, причем срочно. Пока еще рано, мои одноклассники сейчас только глаза продирают, а я уже в полном сборе, и это дает мне преимущество во времени. Но что я могу сделать?
Тем не менее я оделся, как обычно одеваюсь в школу, даже прихватил с собой рюкзак, и вышел за дверь. Определенного плана у меня не было, но ноги сами повели меня по направлению к шахте. В сам шахтный двор я заходить не стал, а пошел вдоль забора к тем двум зданиям на краю парка, о которых вчера рассказывала тетя. Я в принципе знал эти места, но не любил там бывать. Мы с ребятами в детстве нередко слышали страшилки про эти дома, и хоть не слишком в них верили, но старались сюда заглядывать как можно реже – уж очень мрачными были здания, что, наверное, и стало поводом для страшилок. Это были старые двухэтажные сооружения из потемневшего от времени грубо отесанного песчаника. Одно из них имело признаки жизни – к двери была протоптана дорожка в снегу, на окнах висели шторки, и, судя по убогой табличке над дверью, здесь располагались местные детские кружки. На втором здании красовалась новенькая вывеска, что оно является вечерней школой, но окна нижнего этажа были заколочены.
Немного дальше парк заканчивался, и начинался соседний поселок. Там сновали люди и кипела жизнь. Но место, где я сейчас стоял, было таким унылым, что даже яркое солнышко не очень-то его оживляло. Так, а что это такое белеет между домами?
И как я сразу не заметил! В промежутке между зданиями стоял высокий и красивый памятник: фигуры двух солдат в длинных шинелях и касках застыли в скорбном молчании, один из них держал в руках опущенное знамя. На гранитной плите у их ног было написано, что здесь покоятся останки пяти сотен советских солдат, замученных в лагере для военнопленных, располагавшемся в двух соседних зданиях. Так вот, значит, что было обнесено забором с колючей проволокой! Но почему сказано – в двух, а как же шахтная контора? Стоп, да ведь она отгорожена кирпичным забором, таким же старым, как и она сама. Все три здания просто не могли огородить вместе! Нестыковка какая-то получается. Может быть, тетя ошиблась?
Тогда я дошел до этого забора и внимательно осмотрел его. Старая штукатурка с остатками побелки частично обвалилась, обнажив кирпичи, и я вдруг увидел в этих прорехах, что посередине забора имеется небольшой участок, заложенный кирпичом другого цвета. Значит, здесь были ворота! Это уже становилось интересным.
Я вернулся к памятнику и долго его разглядывал, читал надпись. А памятник-то, оказывается, только в прошлом году установили. Понятно, почему я его раньше не видел. Лагерь для военнопленных, пять сотен замученных солдат… Я вспомнил свой сегодняшний сон, и мгновенно, словно только того и дожидаясь, всплыли в памяти и зазвучали в голове крики, ругань и грохот. Мне вдруг показалось, что две солдатские фигуры с памятника смотрят на меня живыми глазами – строго, испытующе. А отзвуки сна все не смолкали, и я уже не мог сказать, воображение это или явь. Вот-вот должен был раздаться зловещий цокот каблучков…
– Что это ты здесь стоишь битый час, как неприкаянный? Пришел почтить память или не нашел лучшего места, где можно прогулять уроки? – раздался за спиной насмешливый голос, и наваждение пропало. Я вздрогнул и обернулся. Незнакомая девчонка моих лет стояла на тропинке. В руках у нее был пластиковый пакет с какими-то бумагами.
– Да, пришел почтить память! – мрачно ответил я, испытывая к девчонке что-то похожее на благодарность. С таким воображением, неотличимым от реальности, можно и в психушку попасть!
– Прикалываешься? – прищурилась она.
– Совершенно серьезно. А ты сама чего здесь делаешь – тоже выбрала подходящее место, чтобы уроки прогулять?
– Нет, я прабабушку жду, – миролюбиво сказала девчонка. – Ей в больницу сходить нужно, а одну ее отпускать мы боимся – очень уж она старенькая, еще не дойдет. Мама с папой на работе, и для меня это хороший повод пропустить парочку уроков, а то и все, смотря какая очередь будет!
– Где же прабабушка? – перебил я ее болтовню.
– А, она пока оденется, я предпочитаю тут подождать. Тут красиво – насмотришься, потом такие рисунки получаются! А мы вон там живем, отсюда видно, – она показала рукой между деревьями, где виднелись частные дома. А вон и бабушка! Сейчас она подойдет, и мы пойдем.
Да, старушку, медленно приближающуюся к нам, лично я бы тоже без провожатых никуда не отпустил! Это была самая маленькая и тщедушная бабулька, которую я когда-либо видел. Ростом она едва доходила мне до плеча и была одета в старенькое пальто, висевшее на ней, как на вешалке. А вот лицо старушки было приятным – добродушная улыбка, лучистые светлые глаза.
– Вот и я, Вита, можно идти, – сказала она тихим интеллигентным голосом, когда подошла к нам, и этот голос сразу пробудил к ней симпатию. Обычно старухи разговаривают по-другому…
– Здравствуйте, – сказал я, словно мы были знакомы. С такой милой бабулькой просто приятно было поздороваться.
– Здравствуй, – улыбнулась она. – Вита, это твой одноклассник?
– Нет, – затараторила болтунья. – Это вообще не из нашей школы мальчик. Он пришел сюда почтить память! – она кивнула на памятник. – И стоит здесь уже давно, смотрит на него, смотрит…
– Пришел почтить память? – посерьезнела старушка. – Это похвально, но, увы, большая редкость среди нынешней молодежи. Позволь поинтересоваться, у тебя здесь кто-нибудь из родных похоронен?
– Нет…
– Значит, ты решил просто почтить память погибших солдат. Или тебя привела к этому памятнику какая-то другая, личная причина?
