— Я закрыл его собой и спас, — вдруг сказал Молдер. — Но только на пять минут. Какой плотный был огонь! Боже милосердный, спаси мою Сару, пусть все эти пули пролетят мимо, пусть пролетят мимо, Господи… — Он безнадежно вздохнул. — Ах, она тоже молилась. Боже, говорила она, спаси моего Салливана. А теперь она плачет. Если бы вы слышали, как она плачет! Она ведь не знает, что я умер всего лишь на время и теперь жду ее. Она еще не знает, что мы будем вместе снова, снова и снова… Скорее бы. Скорее бы. Уснуть бы и проснуться, когда она уже снова рядом…
— Молдер, — позвала Скалли. — Молдер. Он чуть помотал головой.
— Моя душа устала ждать. Моя душа устала. ..
— Молдер, — неожиданно для себя самой выкрикнула Скалли, — где бункера? Оружие где, Молдер?
Он не ответил. Глаза его закрылись, и голова свесилась на грудь.
Архив округа Хэмлтон Хэмлтон, Теннесси 23:12
Какой-то бес занес Скалли в архив. Она не верила во всю ту дребедень, которой был наполнен сегодняшний вечер — но не попробовать проверить ее не могла, ведь она была профессионал.
Сначала она долго листала тяжеленный том, называвшийся «Карты и схемы боевых действий. 1863-1865». Том был подробным, и в конце концов она отыскала схему стычки, произошедшей двадцать шестого ноября. Насколько она могла судить, все совпадало с теми обрывками сведений, которые ей довелось услышать нынче. Действительно, федераты подходили со стороны, где росла отдельная группа деревьев — неясно было, существовала она тогда, или еще нет, Скалли была не сильна в познаниях относительно живучести деревьев, а на картах флору не рисуют. Боевой порядок южан располагался как раз над схроном, который каким-то чудом нашел Молдер утром, а строго на север, порядка пятидесяти ярдов от него был обозначен Эпсон-хаус — та самая ферма, которая превратилась теперь, почти полтора века спустя, во Дворец Семи Звезд. Но, как и следовало ожидать, никаких подземных сооружений на плане не указывалось.
Действуя скорее себе назло, Скалли поставила том на его место и, перейдя к другому стеллажу, повела пальцем по пыльным корешкам подшивок актов гражданского состояния. Нет, это неудобно, надо знать даты. На другой полке стояли данные переписей. Просто списки населения. Она вытащила один из томов. Ветхий, затертый. Полтора века прошло.
Наверное, лучше бы она этого не делала. Ей спокойнее бы жилось.
Потому что она нашла Сару Кэвенох. И она нашла Салливана по фамилии Бидл.
Когда она ставила том на место, ее руки дрожали. Она долго терла их друг о друга, отряхивала и снова терла, пытаясь уверить себя, что делает это лишь потому, что хочет избавиться от налипшей пыли.
Поколебавшись немного, она перешла в другую комнату. В правом углу, у окна, которое в этот поздний час занавешивала плотная портьера, стояли массивные, допотопные каталожные кубы со старомодными надписями на ящиках. На одном из кубов водружена была табличка «Фотографии». Седьмой ящик этого куба, второй во втором ряду, назывался «Фотографии — Люди — Гражданская война». Скалли выдвинула этот ящик.
Учет в округе был что надо. Это вам не Европа, где что ни четверть века, то кто-нибудь кого-нибудь обязательно бомбит или хотя бы раскатывает танками. Через пять минут Скалли нашла фотографию Салливана Бидла, сделанную в 1862 году. Он был в военной форме и немного походил на Молде-ра. Впрочем, наверное, всего лишь молодостью и лихим, решительным и в то же время добрым взглядом. И Скалли нашла фотографию Сары Кэвенох, сделанную в 1865 году. Женщина сфотографировалась во всем черном; два года прошло после гибели так и не ставшего ее мужем Бидла, но, по всей видимости, она все это время не снимала траура. Сняла ли вообще? Теперешняя Мелисса была красивее ее. Но и та, и другая были одинаково печальны.
Скалли украла обе фотографии.
Девятый полицейский участок Чаттануга, Теннесси 27 ноября, 10:20
Магнитофон умолк. Казалось, последние слова еще звучат в комнате для допросов: «Как долго! Сердце разрывается, когда так ждешь. Мне не хватает тебя! Я не могу… я не могу без тебя жить. И ты не можешь без меня, я знаю»…
Но это лишь казалось. Мелисса долго всматривалась в фотографии. То в одну, то в другую. Брови ее были страдальчески заломлены. Она молчала. Молчал и Молдер, сцепив пальцы и глядя на сидевшую напротив женщину. А больше в комнате никого не было.
— Не верю, — сказала Мелисса и кинула фотографии на стол. — Я в это не верю.
— Почему? — тихо спросил Молдер.
— Потому что… потому что этого не может быть. Никогда. Это было бы слишком просто… слишком хорошо. Слишком красиво. Мне можно закурить?
— Конечно, Мелисса.
Он придвинул ей пепельницу. Дал огня. Она нервно закурила.
Молдер молчал, выжидая. Она бросила на него короткий, косой взгляд и снова уставилась в сторону.
— Не думаю, что вы мой герой. По-моему, я не могла бы вас любить. Да еще… так… преданно, самозабвенно. Нет. Этот ваш гипноз… С гипнотизера и спрашивайте. Вы мне совсем не нравитесь.
— Я понимаю.
Она помолчала снова. Поглядела на тлеющий кончик своей сигареты, брезгливо стряхнула пепел.
— Если бы все это было правдой… я захотела бы начать все сначала. Я бы захотела отбросить эту бессмысленную жизнь, как… как… — она долго искала сравнение. Потом презрительно сказала: — Как бракованную деталь с конвейера. Детали идут одна за другой, десять, двадцать, все нормальные, готовые работать. И вдруг одна с изъяном. Разве это трудно — смахнуть ее в отбросы? Разве это грех?
— Мелисса, если бы это было правдой, никакая, даже самая неудавшаяся жизнь не была бы бессмысленной и бесцельной. Если бы это было правдой — цель оставалась бы всегда.
— Я не считаю свою жизнь неудавшейся.
— Тогда почему же… там, в погребе…
— Потому что, — затверженно сказала она, — воинство Сатаны взяло верх над нами.
— Это я — воинство Сатаны?
— Да, — ответила она без колебаний. Дверь открылась. Вошла Скалли, а следом за нею в комнату заглянул Верной Уоррен по прозвищу Эфесянин. Он пытливо посмотрел на Молдера, потом, снисходительно и ласково, на Мелиссу. Словно на милого, но безнадежно больного ребенка. Чужого ребенка.
— Нас отпустили, — сказал он. — Идем, Мелисса, пора.
Еще мгновение женщина сидела неподвижно. Потом резким движением погасила сигарету, косо ткнув ее в пепельницу, взяла свою фотографию и порывисто разорвала пополам. И только тогда встала. Скалли молча смотрела на происходящее.
— Послушайте, мистер Уоррен, — проговорил Молдер, не вставая с места. — Вы позволяете себе столь пренебрежительно обращаться с людьми… даже с детьми… потому что каждая текущая жизнь для вас — не более, чем, например, одна маленькая деталька на конвейере их жизни вечной? Но ведь это все равно жестоко. И, вероятно, не угодно Богу. Верной замер в дверях. Оглянулся на Молдера, помедлил, даже рот приоткрыл было — но лишь встряхнул головой и так ничего и не сказал.
