– Да вы что, Степан? – сестра гневно выпрямилась. – Слава Богу, нет у нас нужды ни в чем, на полном государственном довольствии состоим! Наш детский дом один из лучших считается, понимаете?
– Это я так, – смутился старшина, – не подумавши. Извините.
– То-то.
Нефедов докурил папиросу, огорченно заглянул в опустевшую коробку и аккуратно спрятал ее в карман шинели. Поправил ремень и спустился с крыльца.
– Спасибо вам, Людмила. Пойду я, наше дело казенное. Может, еще и встретимся.
– Погодите! Степан! – вдруг окликнула его женщина. – А имя-то? Самое главное!
– Имя? – нахмурился старшина. Постоял с минутку и вдруг просветлел лицом. – Матвеем назовите. Точно! Пусть Матвеем будет. И фамилию дайте – Первый. Матвей Первый. Чтоб гордился потом, когда в ум войдет.
– Кого-то из родни Матвеем звали? – спросила сестра.
– Отца моего так звали, – улыбнулся в ответ старшина Степан Нефедов.
Приложил ладонь к козырьку и быстро зашагал прочь.
Чтобы стать бессмертным, надо умереть.
– Тхоржевский! Казимир! Рядовой Тхоржевский!
Казимир встрепенулся и открыл глаза. Сверху сыпалась земля. Откуда? Но тут же он взглянул наверх и все понял. На краю ямы, из которой местные хуторяне брали песок для всяческого строительства, высилась угловатая, точно вырезанная из твердого картона, фигура лейтенанта Васильева.
– Тхоржевский!
– Я, товарищ лейтенант! – Казимир вскочил, подхватывая винтовку, ремнем обвившуюся вокруг левой руки. Лейтенант несколько секунд разглядывал его – сверху вниз, точно раздумывая, стоит ли вообще говорить с обычным солдатом в грязной шинели, только что поднявшимся от неуставного сна. Потом махнул рукой.
– Слушай, Казимир, – лейтенант протянул откуда-то из-за спины большую жестяную банку из под растительного масла, которое в войну присылали по ленд-лизу. – Ты вроде говорил, что дед у тебя когда-то в этих краях пасечником был?
– Да, товарищ лейтенант, – Тхоржевский грязным кулаком потер лицо, и лейтенант снова про себя отметил, какой же все-таки этот солдат худой и нескладный, – точно, был дед пасечником. Мать рассказывала, что вроде как и сейчас даже есть. Только не видел я его давно, деда-то. Знаю, что живет здесь, даже пройти смогу, а вот есть там сейчас пасека или нет – наверняка не скажу. Извините.
– Ничего. Раз сможешь пройти, то и хорошо. Все же родная кровь, верно? Дед тебе не откажет.
– Вы о чем, товарищ лейтенант?
– Слушай, Тхоржевский… Я ж тебя не в службу, а в дружбу прошу – хотя сам понимаешь, мог бы и приказать как офицер солдату и подчиненному. Но я тебя прошу… Казимир, принеси меду, а? Без сладкого уже и жизнь не в радость. Больше здесь нигде не достать, а спросишь кого-нибудь – молчат как мертвые, только головами мотают, как будто не меда прошу, а чего-то непонятного. Достань меду, рядовой, а?
– Давайте банку, товарищ лейтенант, – Тхоржевский протянул руку и Васильев со смешанным чувством облегчения и легкого стыда сунул ему в пальцы жестянку. Казимир зачем-то осмотрел ее со всех сторон. Блестящий ребристый корпус банки показался ему чем-то вроде немецкой мины: такая же, с виду тихая, но изнутри – смертельно опасная. Бодрясь, он подкинул банку в руке и улыбнулся.
– Все в порядке, товарищ лейтенант. Будет мед! Так я пойду?
– Иди, – махнул рукой Васильев, уже глядя куда-то в сторону. Но, видимо, он увидел что-то такое, от чего его лицо мгновенно изменилось, и он торопливо пробормотал:
– Стой! Погоди!
Казимир, уже двинувшийся было в сторону леса, замер. Сзади по траве зашуршали чьи-то тяжелые шаги. Пыхнуло дымом, едкая вонь крепкого самосада обожгла Казимиру ноздри. Не оборачиваясь, он судорожно подтянул ближе свою потрепанную "трехлинейку". Шаги приблизились и замерли.
– Товарищ лейтенант, вы далеко отправляете бойца? – спросил старшина особого взвода Степан Нефедов. – Извините, что интересуюсь, сами понимаете – бдительность нам велели проявлять, да и леса тут неспокойные.
Васильев досадливо поморщился, но возражать не стал. Нефедов был хоть и младше по званию, но связываться с ним не хотелось. Особый взвод, под личным контролем полковника Иванцова, выполнял такие задания – даже думать не хотелось, с чем сталкиваются в глухих лесах эти битые жизнью мужики, собранные со всех фронтов. К тому же старшина был у Иванцова на особом счету, старый знакомый. Поэтому сейчас Васильев медленно повернулся и сказал, не глядя в глаза Степану:
– Я попросил рядового Тхоржевского сходить к родственникам, они тут на хуторе живут. Ничего срочного, старшина.
– На хуторе? – старшина глянул в лицо Казимиру – словно бритвой полоснул, – Интересно как… Слушай, Тхоржевский, что ж ты мне не говорил-то об этом? Мы тут землю роем, информаторов ищем, местных долдонов деревенских расспрашиваем, которые двух слов связать не могут. А у тебя родственники, значит?
Лейтенант, видя, как парень испуганно мнется с ноги на ногу, вдруг почувствовал глухое раздражение, сменившееся злостью на чересчур дотошного старшину и на себя, который не может осадить его и поставить на место. Он решительно шагнул вперед и встал между старшиной и Казимиром.
– В чем дело, Нефедов? Я, конечно, понимаю, что вы из особого взвода, но кто вам полномочия дал допросы устраивать? Пусть этим смершевцы занимаются, а ваше дело – ловить всякую нечисть, так?
Секунду Степан Нефедов с непонятным выражением на лице глядел на Васильева. Потом чуть усмехнулся и опустил голову.
– Верно говорите, товарищ лейтенант. Наше дело такое. Стреляй да лови, больше ничего. Разрешите идти?
– Идите, старшина, – внутренне довольный Васильев повернулся на каблуках, – и вы, рядовой Тхоржевский, идите. Все ясно?
– Так точно! – козырнул Казимир и вскинул ремень винтовки на плечо.
В лесу было прохладно и необычно тихо. Солнце здесь кое-как пробивалось сквозь лапы старых елей, до земли обросшие длинными бородами черного мха. Тхоржевский вспомнил, что в этих местах всегда было мало птиц, непонятно почему. Ни щебета не слышно было, ни гнезд, которые так любят зорить деревенские мальчишки, по пути не попадалось.
Пробираясь по заросшей лесной дороге, по которой еще до войны хуторяне возили товары на ярмарку, он постепенно пришел в хорошее настроение, хотя и мрачнел каждый раз, как вспоминал колючий взгляд старшины. Умный мужик этот Нефедов, ничего не скажешь, лейтенант против него кажется просто пацаном. Казимир невесело улыбнулся, вспомнив, как однажды старшина на спор в одиночку вышел против пятерых своих же, из особого взвода, и как здоровенные мужики мячиками разлетались по траве, когда Нефедов вытворял над ними свои почти неуловимые взглядом приемы. Против такого не попрешь – будешь потом, дурак дураком, лежать вот так же, носом в пыли.
