Гарик, «зэк» отвратительный, ему, значит, дороже, чем та, которую он обещал охранять!.. Какая песенка веселая: «Жил на свете гитарист Витюша»… Ага, а потом влюбился в Ксюшу, «юбочку из плюша»… Дурацкая песенка. Но настроение поднимает… Когда-нибудь она будет смеяться над своими страхами…
Вдруг Рената увидела, что вдоль парковки, там, где раньше околачивался патруль, теперь прохаживается группа парней, внимательно поглядывая на машины. Её прошиб холодный пот: одного из этих типов она видела в Челябинске.
В жуткой панике девушка зачем-то выключила магнитофон, заметалась и уже хотела было сползти на резиновый коврик, как вдруг увидела, что к парням подошел довольно высокий мужчина в черном костюме и черной рубашке с белой вставочкой на воротнике. Лицо его было благообразным, очень приятным и немного на кого-то похожим. Компания отвлеклась и повернулась к нему. Он что-то говорил, помогая себе жестами, и, наконец, указал на здание аэропорта. В ту долю секунды, пока на него не смотрели, он оглянулся на Ренату и сделал ей знак уезжать. У нее перехватило дыхание: это был Саша. Он на секунду стал им, а потом вдруг снова необъяснимо преобразился в католического священника, не слишком хорошо изъясняющегося по-русски.
Рената переползла за руль и выкатила машину со стоянки, ничего, к счастью, не перевернув, не опрокинув и ни во что не врезавшись.
Сашу она поймала за два квартала от аэропорта, когда изрядно покрутилась по дворам. Вот тебе и жизнерадостное солнышко… Вот тебе и «цэрэушники»!..
Рената покорно, чувствуя себя немного виноватой, уступила ему водительское кресло. Телохранитель молча сел и снял зажатую пуговицей рубашки, сложенную пополам и вставленную под воротник Дарьину записку. А ведь она так походила на атрибут костюма настоящего священника!..
– Что это было? – спросила она, указывая на воротник и на бумажку. – Как у тебя получилось?
Не определишь, о чем он думает… Но разговаривать с нею он не хочет. Ну и плевать. Какой гордый, подумаешь!..
До пяти часов вечера они гнались за солнцем. Пять было по их часам, по широте Челябинска. Но солнце они так и не догнали…
Саша загнал джип в холмистый перелесок и занялся разведением костра.
– Как ты относишься к тушенке? – впервые за весь день заговорил он с Ренатой.
Девушка кивнула, и он довольно ловко вскрыл перочинным ножиком консервную банку, а после пристроил ее на плоский камень, лежавший в углях и раскаленный, как электроплитка. Голод и холод превратили «девушку из высшего общества» в существо, которое отбросило все условности, отринуло все нормы поведения, принятые в ее кругу, опустилось до того, чтобы есть с лезвия ножа из закопченной банки. Кошмар!
С севера дул ветер.
– Принеси коньяк, – попросила Рената. – Я замерзла. Душа, видно, не греет…
Телохранитель замер, не донеся пищу до рта.
– Ты что? – спросила она, удивившись тому, насколько напряженным стал его взгляд.
Саша поднялся, сходил в машину и принес ей бутылку. Рената отхлебнула прямо из горлышка, едва не подавилась и не облилась и стала пальчиками вытирать губы: все верно, не хватало ей пока еще умения и решимости сделать это рукавом куртки. Телохранитель посмотрел на нее.
– Будешь? – Рената передала ему бутылку. – Люблю коньяк…
Если он хороший, конечно, настоящий, а не такой…
– Знаю, – Саша сделал глоток.
Девушка невесело рассмеялась:
– Уже настучали? Да-а, Артур просто не мог не сболтнуть!
Прости господи, что так говорю о мертвом, но он ве-е-ечно называл нас с Дарьей алкашками…
– Никто ничего не сболтнул.
– Сам догадался?
– Просто знаю.
– А что еще ты обо мне знаешь? – Рената склонила голову к плечу и с интересом заглянула в его лицо, освещенное огнем костра.
– Что тебе снится сон…
– Всем снятся сны! – возразила она, забрала у него коньяк и выпила еще. – А мне снится… какой-то храм, из глубокой-глубокой древности, но в тот момент, когда я вижу в нем себя, он новехонький, как будто только выстроенный… или, по крайней мере, за ним хорошо ухаживали, не позволяя, чтобы в нем случилось запустение… Водоем прямо в центре этого храма… яркое солнце…
Он поднял на нее темно-серые, непрозрачные глаза:
– …А из глубины этого бассейна вынырнула огненная птица, и тебе нужно собрать её пепел, когда она сгорит… Одно условие: всё, до последней песчинки…
– Что?! – наступила пауза. – А это кто мог тебе сказать?!
Откуда…
– Птица Феникс, – пробормотал Саша, не слушая её. – Гелиополь на берегу изумрудного Нила… Великий был город…
– С ума сойти! Ты что, экстрасенс?!
– Любой охранник должен иметь шестое чувство… Если он, конечно, считает себя хорошим охранником.
– А ты считаешь? – не без ехидцы спросила Рената.
– Я считаю, что у меня есть шестое чувство – об остальном не мне судить…
– А это… ну, то, что ты проделал в аэропорту… Это – какое чувство?
– Это – курс актерского мастерства. Предмет по специальности.
– Ты – актер?!
– Громко сказано. Чтобы быть актером, недостаточно окончить училище или вуз. Этим надо жить. Я этим не жил. Божья искра есть не в каждом…
– Не знаю, не знаю… Сыграть без грима старика-священника, преобразиться так, что даже я тебя не узнала – это не божья искра?! Тогда я просто ничего не понимаю в этой жизни! – коньяк раззадорил Ренату; ей стало тепло и захотелось спорить.
– А вот его я не играл. Это отец Саймон из Англии. Я охранял его в 89-м. Он был моим «первым иностранцем»… Через год он умер в Лондоне от рака поджелудочной железы, а ему было всего пятьдесят. Лучшие люди всегда уходят раньше, как будто кто-то или что-то боится, что, проживи они немного дольше, на эту землю придет излишнее совершенство… Закон сохранения энергии: постигший то, что «за дверью», должен удалиться туда навсегда, – Саша усмехнулся и поворошил полешки в костре.
– Сколько тебе лет? – спросила Рената.
Он прищурился и прикурил от полыхающей головешки.
– Тридцать два.
– А в тот момент тебе можно было дать все пятьдесят! Как ты это объяснишь?
– Никак. Все может быть… Как-то никогда не приходило в голову смотреться в зеркало в такие минуты…
– Странный ты тогда актер. Я знала целую кучу артистов, их и хлебом не корми, дай у зеркала поторчать… Надо же им как-то отрабатывать мимику…
– Вот поэтому я тебе и говорю, что отца Саймона я не играл.
Трудно с ним разговаривать. Вернее, разговаривать-то как раз легко, а понять – сложно.
– Как ты думаешь, Саш, чем все это закончится? – спросила девушка, снова и снова отхлебывая из бутылки.
Телохранитель опустил глаза. Такое выражение иногда бывало у скрытной Дарьи. Сходство, которого раньше не было и не могло быть: слишком уж они с Сашей были разные, не говоря уже о противоположности пола. Он что-то знает, но не хочет говорить…
