Земля, воздух и море вдруг засияли огненным золотом; ослепленный и оглушенный, я был схвачен властными руками, и меня крепко держала какая-то невидимая сила… Яхта медленно погружалась подо мной. Мои губы шептали:
– Бог! Только Бог!
Небеса из золотых изменились в красные, и опять засветились голубым светом… И в этой массе переливающихся цветов я видел образ того, кого я знал как человека, быстро поднимающийся со сверкающими крыльями и поднятым прекрасным лицом, подобно видению света во мраке. Вокруг него толпились миллионы крылатых образов, но он – верховный, величественный, чудесный – поднимался над всеми ими; его глаза, как две звезды, горели восторгом и блаженством. Ошеломленный, едва дыша, я напрягал зрение, чтобы следить за ним, как он летел… И я слышал мелодичный призыв странных нежных голосов отовсюду – от востока до запада, от севера до юга:
– Люцифер!.. Любезный и незабвенный! Люцифер, Сын Утра! Поднимись!.. Поднимись!..
Со всей оставшейся силой я старался следить за исчезающим в выси этим величественным светилом, которое наполняло теперь своим светом весь видимый мир; сатанинский корабль продолжал медленно погружаться… Невидимые руки опускали меня вниз… Я падал, падал в необозримую бездну… Другой голос, неслыханный доселе, торжественный, хотя нежный, громко сказал: «Связать ему руки и ноги и бросить его в самую тьму мира! Там пусть он найдет Мой Свет!»
Я слышал, однако не чувствовал страха.
– Только Бог! – сказал я, погружаясь в пропасть, и вот я увидел солнце, знакомое благотворное светило, светоч Божьего покровительства. Его золотой диск, сияя, поднимался на востоке, выше и выше. Лицо Ангела повернулось ко мне… Я видел тоскливую улыбку… Большие глаза горели бессмертной скорбью… Затем я был брошен вниз и полетел в бездонную могилу ледяного холода.
Синее море, синее небо! И солнечный свет надо всем! Это я видел, когда, очнувшись после долгого периода бессознательности, я нашел себя на поверхности широкого моря, привязанным к деревянному брусу. Так крепко были связаны мои руки и ноги, что я не мог шевельнуться… И после одного-двух бесполезных усилий двинуться я отказался от попытки и, предоставив себя судьбе, лежал с повернутым кверху лицом, созерцая над собой бесконечную лазурную глубь, тогда как напряженное дыхание моря нежно покачивало меня, точно мать – своего ребенка. Я был один с Богом и Природой; я – несчастный человеческий обломок кораблекрушения, гонимый ветром. Я должен был умереть скоро и несомненно; так я думал, пока волны качали меня в своей огромной колыбели, переливаясь пенящимися струями через мое связанное тело и обдавая мою голову холодными брызгами. Что я мог теперь сделать, приговоренный и беспомощный, чтобы восстановить растраченное прошлое? Ничего! Разве только раскаиваться.
Смиренно и скорбно я размышлял… Мне было дано страшное, еще невиданное испытание в ужасной действительности духовного мира вокруг нас, и теперь я был брошен в море, как бесполезная вещь, я чувствовал, что короткое время, оставленное мне для жизни в этой сфере, было в самом деле «последним искусом».
Вопрос, казалось, гремел в моих ушах… Содрогаясь, я глядел направо, налево и видел собравшуюся толпу лиц, бледных, задумчивых, изумленных, угрожающих и молящих; они теснились вокруг меня со сверкающими глазами и беззвучно шевелящимися губами. И в то время, когда они смотрели на меня, я увидел другой призрак – изображение самого себя.
Бедное хрупкое создание, жалкое, невежественное и ограниченное в способностях и уме, однако исполненное странного себялюбия и еще более странного высокомерия. Каждая подробность моей жизни была неожиданно представлена мне, точно в магическом зеркале, и я читал свою собственную хронику жалкой интеллектуальной гордости, вульгарного честолюбия и еще более вульгарного тщеславия, я познал со стыдом мои несчастные пороки, мои дерзости и кощунство; и во внезапном сильном отвращении к моим недостойным существованию, натуре и характеру я обрел и голос, и слова.
– Только Бог! – с жаром крикнул я. – Скорей уничтожение от Его руки, чем жизнь без него. Только Бог! Я выбрал!
Мои слова страстно звучали в моих собственных ушах… Темные вспыхивающие крылья поднялись массой вокруг меня, переливаясь тысячами изменяющихся цветов… И на лицо моего мрачного врага упал небесный свет, как улыбка зари. С благоговением и страхом я взглянул вверх… И там увидел новое и еще более чудесное сияние: светящаяся фигура вырисовывалась на небе в такой красоте, в таком ярком блеске, что я подумал, что само солнце поднялось в образе Ангела с радужными крыльями. И с озаренного неба прозвенел серебристый голос:
– Поднимись, Люцифер, Сын Утра! Одна душа отвергла тебя – один час радости дарован тебе! Поднимись!
– Если б я смел после жизни, исполненной отрицания и богохульствования, возвратиться к Христу! – сказал я.
Глубокий чарующий мир мало-помалу заставил меня забыть мою беспокойную совесть, мою страдающую душу, мое большое сердце, мою усталую мысль. Глядя на ясные небеса и сияющее солнце, я улыбнулся; и, совершенно предав себя и свои страхи Божественной Воле, я прошептал слова, которые спасли меня в пылу мистической агонии: «Бог только! Что бы Он ни дал в жизни, в смерти и после смерти, есть наилучшее!»
И, закрыв глаза, я предоставил свою жизнь тихим волнам, и, с теплыми лучами солнца на моем челе, я уснул.
***
Я проснулся опять с содроганием и криком; веселые и грубые голоса звучали в моих ушах; сильные руки были заняты развязыванием веревок, которыми я был скручен… Я находился на палубе большого парохода, окруженный группой людей, и свет от заходящего солнца огнем заливал море. Вопросы посыпались на меня… Я не мог отвечать им, потому что мой язык был сух и покрыт пузырями… Поднятый на ноги крепкими руками, я не мог стоять от истощения. Тускло и со слабым страхом я озирался вокруг себя: был ли этот большой корабль с дымящимися трубами и полированными машинами другим дьявольским судном? Слишком слабый, чтобы найти голос, я делал немые звуки ужасного вопроса…
Широкоплечий, грубоватый на вид человек выдвинулся вперед; его острые глаза глядели на меня с состраданием.
– Это английский корабль, – сказал он. – Мы идем в Саутгемптон. Наш рулевой увидел вас, когда вы плыли перед носом корабля; мы остановились и послали спасательную лодку. Где вы потерпели кораблекрушение? Никого больше из экипажа на воде нет?
Я смотрел на него, но не мог говорить. Самые странные мысли теснились в моем мозгу, понуждая меня к безумным слезам и смеху. Англия! Слово прозвучало для меня музыкой. Англия! Маленькое местечко в маленьком мире, наиболее любимое и чтимое всеми людьми, кроме тех, кто завидует его достоинству. Я сделал какой-то жест – радости или изумления, я не знаю. Если б я даже был в состоянии говорить, я ничего не мог рассказать окружавшим меня людям, чему бы они могли поверить или понять… Затем я повалился назад в сильном обмороке. Они были добры ко мне, все эти английские матросы.
