Да, он должен противостоять ей.
— Кэт, — сказал он, — почему ты мне не сказала правду о Скотти? Что он… он не умер от болезни?
Она медленно повернулась, держа в руках наполненную паэллой и рисом тарелку, и поставила ее на стол на льняную подстилку вместе с салфеткой из камчатной ткани и с серебряной вилкой с рукояткой из кости. Все с шиком. Затем она снова отвернулась к плите, налила две чашки кофе и добавила в чашки немного «Реми Мартина».
Слышала ли она Кэла? Он вспомнил Мактаггерта, когда полицейский чувствовал себя заключенным в невидимую капсулу.
— Кэт, — повторил он, повышая голос, — почему ты не сказала мне правду о том, что случилось с твоим ребенком?
Она поставила чашки с кофе на стол, одну перед Кэлом, и села напротив него. Она улыбнулась ему, а затем молча уставилась на свою чашку. Кэл был уверен, что она ничего не слышала.
Она вдруг сказала ровным голосом:
— Я думаю, что ты поймешь, дорогой. Мне всегда было очень тяжело разговаривать об этом.
Словно она просила его о снисхождении, чтобы он теперь прекратил этот разговор, подумал Кэл.
Но он не мог этого сделать.
— Квентин покончил жизнь самоубийством, — сказал он, — ты мне об этом тоже ничего не говорила.
Она глубоко вздохнула, затем взглянула на него.
— Кто тебе сказал об этом? — спросила она.
— Фарбер, — сказал он. — Он рассказал мне о том, что произошло в Новом Орлеане, когда ты и Квентин жили там. Когда он изучал Вуду, написал записки, которые ты мне дала. Ты действительно читала эти записки, не так ли, Кэт? Ты точно знала, что произошло с Квентином и Скотти?
Она в течение нескольких секунд пристально смотрела на него. Потом лицо ее исказилось болью, подобно тому, как туман искажает очертания морского побережья.
— Я люблю тебя, Кэл, — сказала она. — Ты это знаешь. Ты мне как сын.
Она продолжала пристально смотреть на него, и Кэл увидел, как сквозь боль в ее глазах проступило нечто вызывающее.
— Кэт, — сказал он, и голос его дрогнул: он почувствовал себя раздавленным нарастающей волной любви, страха, омерзения и отчаяния. — Кэт, — повторил он, и его голос превратился в шепот, — что ты натворила?
Наступило долгое молчание. Она отвернулась и по выражению ее глаз Кэл понял, что она вспоминала прошлое, всю свою прошлую жизнь.
— Я должна рассказать тебе о том лете, — наконец сказала она, и ее голос стал буднично ровным, — о том времени, как раз перед тем как я встретила Квентина. В действительности тогда все и началось. — Она сделала паузу, нахмурила брови, словно старалась все вспомнить точнее. — Да, это было летом 1931 года. Моя первая книга уже была опубликована, и я целый год наслаждалась славой. Но пора было снова приниматься за работу. И у меня были слава и деньги, которые я в любой момент могла использовать, и я подумала, почему бы мне не поехать куда-нибудь. И вот тогда я решила, что не буду специализироваться только на одной культуре, мне не нужно было возвращаться туда, где я уже была. Я хотела увидеть их все, чтобы рассказать людям о поразительных вещах, присущих древним народам. «Ну и что дальше, Кэти?» — сказала я себе. — Она бросила на Кэла сверкающий и нежный взгляд. — Это произошло следующим образом, дорогой. Вертишь глобус и смотришь, куда ты ткнула пальцем. Я решила ехать в Африку, в неизведанные джунгли Дагомеи. По крайней мере тогда я думала, что это мое собственное решение.
Кэла на мгновение поразило то, что она начала рассказывать так издалека, чтобы ответить на его вопросы насчет Скотти и Квентина — или чтобы уклониться от ответов на них. Но он не прервал ее. Как всегда, с того дня, когда он впервые увидел ее, она умела очаровать его рассказами о своих приключениях.
— Я вначале остановилась в прибрежном городе, и французы, которые управляли этой территорией, дали мне охрану, Это был майор Дрейфус. Очаровательный мужчина, который всегда шутил, что это его судили военным трибуналом в деле Дрейфуса и что ему присудили отслужить свой срок в Порто-Ново. Я несколько недель провела там, пока готовили экспедицию в глубинные районы, а также чтобы изучить языки местных народов. И вот тогда у меня впервые появилось подозрение, что это путешествие было… было частью моей кармы. — Она снова бросила взгляд на Кэла, словно припомнила его удивление, когда она прежде произносила это слово, и ожидала новых возражений.
Но Кэл просто слушал.
— Я всегда изучала языки, — продолжала Кэт. — Конечно, это непросто, но я везде изучала местные диалекты, куда бы я ни направлялась — безнадежно стараться понять примитивные народы без знания их языков. В то время у меня с диалектами африканских племен не было никаких проблем. Как будто я родилась со знанием этих диалектов, словно они были выгравированы где-то в моей памяти и ждали момента, когда я ими воспользуюсь. Я только должна была стереть пыль с выгравированных слов, чтобы разговаривать. Этого было достаточно, чтобы я начала подозревать, что это нечто вроде перевоплощения, как если бы какая-нибудь жена вождя племени возродилась, — она встряхнула рукой под своим восточным кафтаном, — в этом старом теле.
Кэл смотрел на нее с восхищением, странным образом смешанным со страхом. Она по-прежнему могла очаровывать.
— Итак, в конце июня мой майор Дрейфус повел меня вглубь страны; вместе с ним было сорок мальчиков-носильщиков. Было ужасно жарко, и через неделю после начала экспедиции майор заболел. Я намеревалась вернуться и отвезти его обратно, но он сказал, что если мы продолжим путь, то не более чем через день достигнем какой-то деревни, где он сможет отдохнуть — и, может быть, вылечится. Майор сказал мне, что там есть какой-то знахарь, у которого хорошая репутация, и что он творит чудеса. Мы думали, что у него была легкая форма дизентерии. Итак, мы продолжали путь, шли в течение дня и ничего не нашли. Майору было уже намного хуже, и оставался только один-единственный шанс, нужно было как можно быстрее найти эту деревню. Мы шли еще полдня, а затем Дрейфус умер. — Она покачала головой: почтительное мгновение скорби о своем компаньоне. — Так что я оказалась посреди джунглей вместе с сорока мальчиками-носильщиками. Дрейфус немного знал эти места, но я-то абсолютно их не знала. Может быть, ты не поверишь в то, что я тебе скажу, дорогой, но сила воли почти покинула меня. Я подумывала повернуть назад, заново организовать экспедицию или, может быть, вовсе оставить свои мысли о ней. И тем не менее что-то меня сдерживало. Мы похоронили Дрейфуса, — мы не могли везти его обратно в такую жару, — и я помню, как на минуту опустилась на колени, читала «Отче наш» над его могилой, потому что это было все, что я могла придумать для церемонии в тот момент. Когда я закончила, у меня было… нечто вроде откровения. «Это переломный момент в твоей жизни, Кэти, — подумала я, — прямо здесь, с этого места и с этого времени, начинается твоя настоящая миссия». И это на самом деле было так: я просто знала, что если поверну обратно, все будет обыкновенно — предсказуемо и банально. А если я пойду дальше, то я завоюю… нечто вроде славы. Ты можешь что-нибудь понять из этого, дорогой? — сказала она Кэлу.
