— Я понимаю.
— Мне не нравится, когда ты страдаешь.
— А это заметно?
— Да! Мне нравится раскрывать журналы или газеты и читать об успехах твоей маленькой корпорации, видеть твое улыбающееся лицо, читать твое имя в первой строке легкомысленного маленького списка из десятка наиболее эксцентричных миллиардеров или наиболее завидных холостяков Нью-Йорка. А теперь я знаю, что ты разобьешь свое сердце, сомневаясь в том, истинные ли они твои друзья, эти ведьмы, можешь ли ты призвать их, когда у тебя болит сердце, можешь ли ты, учитывая их осведомленность, полагаться на них, на что рассчитывает каждое существо…
— Остановись, пожалуйста, Сэмюэль.
Эта просьба положила конец спору. Маленький человек вздохнул. Он выпил около половины свежей порции виски и изумительно розовым языком облизнул искривленную нижнюю губу.
— Ладно, Эш, я не хотел тебя расстраивать.
— Я пришел по первому твоему зову, Сэмюэль.
— И теперь сожалеешь об этом?
— Нет, едва ли. Как я могу сожалеть?
— Забудь все это, Эш. Серьезно, забудь. Забудь о Талтосе, пришедшем в долину. Забудь, что ты знаешь этих ведьм. Забудь о том, что тебе нужен кто-нибудь, чтобы любить тебя за то, что ты есть. Это невозможно. Я боюсь. Я боюсь того, что ты будешь делать теперь. Пример такого поведения мне слишком хорошо известен.
— Ну и каков же этот пример? — спокойно спросил Эш.
— Ты разрушишь компанию, корпорацию, «Игрушки в изобилии, или Куклы для миллионов» — или как все это у тебя называется? Ты впадешь в апатию. Ты просто оставишь все как есть. Ты оставишь дела и уедешь куда-нибудь подальше. И все, что ты построил, все, что ты создал, будет буквально разваливаться на части. Ты уже поступал так и прежде. А затем ты пропадешь точно так же, как пропал я однажды холодным зимним вечером. Почему тебя так притягивает глухая зимняя пора, я просто не понимаю, но ты снова придешь в долину и станешь разыскивать меня.
— Это более важно для меня, Сэмюэль, — негромко заметил Эш. — Эго важно по многим причинам.
— Парки, деревья, сады, дети, — нараспев произнес маленький человек.
Эш ничего не ответил.
— Подумай о тех, кто зависит от тебя, Эш, — продолжал Сэмюэль все ту же проповедь для все той же паствы. — Подумай обо всех тех людях, которые делают, продают, покупают и любят вещи, которые производят твои компании. Это может вполне заменить душевное равновесие, мне кажется, — сознавать, что тебя окружают другие теплые разумные создания, чувствующие свою зависимость. Ты согласен, что я прав?
— Это не заменяет душевного равновесия, Сэмюэль, — возразил Эш. — Это заменяет счастье.
— Правильно. И это прекрасно. Но не жди, что твои ведьмы придут к тебе снова, и ради Бога, никогда не разыскивай их на их собственной территории. Ты заметишь страх в их глазах, если они когда-нибудь увидят тебя, стоящим в их саду.
— Ты так уверен во всем этом.
— Да, я уверен. Эш, ты рассказал им все. Почему ты так поступил? Возможно, если бы ты этого не сделал, они бы не боялись тебя.
— Ты не понимаешь того, о чем говоришь.
— А Юрий и Таламаска? Как они будут досаждать тебе теперь!
— Это исключено.
— Но эти ведьмы — они не друзья тебе.
— Сколько можно твердить одно и то же?
— Я уверен, что они — не друзья. Я знаю, что их любопытство и благоговейный трепет скоро сменятся страхом. Эш, нечто подобное уже было, ведь они только люди.
Эш наклонил голову и глядел в сторону — в окно, на летящий снег, на сгорбленные спины людей, идущих против ветра.
— Эшлер, я знаю, — сказал Сэмюэль, — потому что я изгой. И ты тоже изгой. Посмотри туда, где множество людей переходят улицу, и подумай, как каждый из них порицает многих других, как изгоев, как «чужих», как нелюдей. Мы чудовища, мой друг. И таковыми будем всегда. Теперь наступил их день. У нас достаточно забот, чтобы просто выжить. — Он прикончил остаток виски.
— Итак, ты возвращаешься домой, к своим друзьям в долину.
— Я ненавижу их, и тебе это известно. Но долина останется нашей еще недолго. Я возвращаюсь туда по причинам сентиментального свойства. Ох, дело не только в Таламаске и в шестнадцати ученых джентльменах, которые придут с магнитофонами, умоляя меня изложить им все, что я знаю, за ленчем в гостинице. Это археологи, которые ведут раскопки Кафедрального собора святого Эшлера. Современный мир нашел это место. А почему? Из-за твоих проклятых ведьм.
— Ты прекрасно понимаешь, что не можешь обвинить в этом ни меня, ни их.
— В конце концов мы должны будем найти какое-нибудь совершенно глухое место, и какие-нибудь новые заклинания или легенды, чтобы защитить нас. Но они не мои друзья, и не думай. Нет.
Принесли еду — большую порцию салата для маленького человека и пасту для Эша. Вино было разлито по бокалам. От него пахло чем-то совершенно непонятным
— Я слишком пьян, чтобы есть, — сказал Сэмюэль.
— Я пойму, если ты уйдешь, — негромко откликнулся Эш. — То есть, возможно, ты должен так поступить.
Они немного посидели в молчании. Затем маленький человек неожиданно взял вилку и начал уплетать свой салат, буквально закидывая его в рот; отдельные крошки и кусочки, несмотря на его величайшее усердие, падали обратно в тарелку. Скрипя вилкой по тарелке, он подобрал все, до последнего кусочка: оливки, сыр и латук — и потом большими глотками выпил минеральную воду.
— Теперь я могу выпить еще немного, — сказал он. Эш издал звук, который можно было бы принять за смех, если бы он не был таким печальным.
Сэмюэль соскользнул со стула и встал на ноги. Подхватив со стола кожаный бумажник, он неторопливо подошел к Эшу и обнял его за шею. Эш быстро поцеловал его в щеку, испытывая легкое отвращение от прикосновения к неровной коже, но полный решимости, чего бы это ни стоило, скрыть свои ощущения.
— Скоро ли ты вернешься? — спросил Эш.
— Нет. Но мы еще встретимся, обязательно, — сказал Сэмюэль. — Позаботься о моей собаке. Она совершенно беззащитна.
— Я запомню это, — обещал Эш.
И с этим напутствием Сэмюэль, раскачиваясь и толкаясь, то и дело натыкаясь на чужие спины и локти, проложил себе путь между теми, кто сидел, и теми, кто вставал, чтобы уйти. Он вышел на улицу и вскоре прошествовал мимо окна. Снег уже успел осесть на его волосы и кустистые брови и образовал темные влажные пятна на плечах.
Он поднял руку в знак прощания и исчез из виду, а прохожие за окном вновь превратились в безликую толпу.
Эш поднял стакан с молоком и медленно выпил его. Затем сунул несколько банкнот под тарелку, посмотрел на еду, будто прощаясь с ней, вышел и направился по Седьмой авеню. Ветер дул ему в лицо.
Когда он достиг своей спальни, высоко над улицами, Реммик ждал его.
— Вы озябли, сэр. Слишком холодно.
— Неужели? — пробормотал Эш.
Он терпеливо позволил Реммику снять с себя блейзер и этот возмутительный шарф, надел домашнюю куртку из шерстяной фланели на атласной подкладке и взял из рук Реммика предусмотрительно приготовленное полотенце, чтобы отереть влагу с волос и лица.
— Присядьте, сэр, позвольте мне снять с вас промокшие ботинки.
— Если ты так считаешь.
Кресло было столь удобным, что он не мог представить себе, как встанет позже, чтобы перебраться в постель. И все комнаты опустели. Роуан и Майкл покинули его. «Мы не будем гулять сегодня по центру города вечером, увлеченно беседуя друг с другом», — с грустью подумал Эш.
— Ваши друзья благополучно прибыли в Новый Орлеан, сэр, — сообщил Реммик, стягивая с него мокрые носки, и затем столь искусно и быстро надел свежие и сухие, что его пальцы едва коснулись кожи Эша. — Звонок поступил сразу же после того, как вы пошли на обед. Самолет уже возвращается назад. Он должен приземлиться примерно минут через двадцать.
Эш кивнул. Кожаные домашние туфли изнутри были выстланы мехом. Он не знал, были ли это его старые туфли или новые. Он не мог вспомнить. Внезапно ему показалось, что мелкие детали исчезли из памяти. Его мозг был ужасающе пуст и спокоен. Эш ощущал только свое одиночество и совершенную тишину комнат.
Реммик прошел к дверям стенного шкафа — бесшумно, словно призрак.
Мы нанимаем только ненавязчивых, подумал Эш, но зато они не могут утешить нас. То, что мы терпимы, нас не спасает.
— А где наша юная Лесли, Реммик? Она в доме?
— Да, сэр, и насколько мне известно, у нее к вам накопился миллион вопросов. Но вы выглядите таким усталым…
— Пришли ее сюда. Мне надо поработать. Необходимо подумать над одним вопросом.
Он прошел по коридору в первый из своих кабинетов, его личный, в тот, где повсюду стопками лежали документы и картотека была открыта. Никому не разрешалось в нем прибираться, и здесь царил невыносимый беспорядок.
Лесли появилась через несколько секунд. Волнение, преданность, увлеченность и неистощимая энергия переполняли ее.
— Ах, мистер Эш, на следующей неделе открывается Международная выставка кукол, и только что звонила женщина из Японии, которая заявила, что вы определенно желали бы видеть ее работу, так вы сказали ей сами в последний раз, когда были в Токио, и вы пропустили около двадцати различных встреч, пока отсутствовали, я подготовила весь список…
