— Не видали… Что-то прошуршало, да ушло… Ладанки на шее… Куда шли, знаем, обижаешь, батько… — вразнобой голосили казаки-пещерники, и старший подвел общий итог:
— Отца Никодима звать незачем. Обычная пещера, нечисти не больше, чем всегда, сами справимся.
— А что там вообще, в пещере?
— Ну что… Трупов много, все в арестантском, кроме как в одной зале. В той зале разные сидят, все больше местные, инородческие, и только один арестант. Есть зала, где стоит шар из стекла, очень искусно сделанный, аккумулирующий свет. Из пещеры кроме этого — два выхода. А в дальнем конце пещеры есть ход в какие-то другие пустоты, но туда не пошли — там высокая радиоактивность.
— Во всем углу? Или в ходе?
— Во всем углу — выше нормы, и из прохода так и прет.
Латов задумчиво кивнул.
— Ну что… Есть мнение, что надо пока в пещере прекратить работы. Наверное, ребята через другие ходы и вышли, не иначе…
— Или ушли в тот угол пещеры, где радиация… — тихо добавил Михалыч. — Или такой вариант не рассматривается?
Какое-то время Латов помаргивал глазками, уставясь в упор на Михалыча. Взгляд этих маленьких ярко-рыжих глазок за густой занавесью ресниц у опытнейшего практика Маралова вызвали ассоциации с медведем, у неискоренимого теоретика Михалыча — с мамонтом.
— Если они туда ушли… Михалыч, тогда считай, что сына у тебя нет… И у тебя, брат, дочери, — обратился Латов к вскинувшемуся было Стекляшкину. — Искать там будем, если нигде больше не найдем…
— Все, что полагается, поставили? — обратился Латов к Акакию Акакиевичу, и тот лихо отрапортовал:
— Поставили пирамиду, под пирамидой — план пещеры с показанным пунктиром путем выхода. Написали записку с обращением к разыскиваемым лицам.
— Ну вот… В радиацию лезть — это спецснаряжение нужно, губить людей я не позволю. И вообще — там люди нужны другие, специально подготовленные люди. А завтра начнем лес прочесывать. Лады?
— Лады, — согласился Михалыч.
— Да и еще кое-чего поищем…
На это Михалыч уже ничего не ответил, торопливо собирая свой рюкзак.
— А кстати, где вы работаете, Валерий Константинович? — спросил вдруг Латова Маралов. — Это часом не ваши сотрудники по всей деревне мечутся?
— Кто мечется?
— Да приехали какие-то… Говорят, из «Конторы Глубокого Бурения», носятся на трех машинах по деревне и все ищут, кто тут шпион и предатель.
— Так прямо и ищут?
— Вопросы задают другие, но все ясно… Они зря думают, что мы уж совсем идиоты.
— Это не наши! — решительно ответил Латов. — Мои пока что все здесь, а если и будут еще мои люди — уж они-то обойдутся и без идиотских расспросов!
— Это моя жена! — с тяжелым вздохом высунулся Стекляшкин. — Я ее добром просил, чтобы не звала никого. Видимо, позвала…
Тут сразу несколько пар глаз зафиксировались на нем, с очень разным выражением: от презрения до полного душевного сочувствия, и не так просто оказалось Стекляшкину закончить фразу.
— Позвала… — задумчиво произнес Латов. — А у нее что за связь? Агент, что ли?
— Нет, не агент. Что вы, какой там агент! Тесть в Конторе много лет работал. Это его клад, тестя… В смысле, он клад и оставил. Когда дочь пропала, жена хотела вызывать этих… Из Конторы. Я не велел… Ну, видимо, не послушалась…
— Часто не слушается?
— Часто… — чуть улыбнулся Стекляшкин.
— Плеткой не пробовал?
— Что-что?!
— Ладно, это я так… Это у нас на Дону обычай такой, очень полезный обычай. Так вот, Дмитрий Сергеевич, отвечу вам… Работаю я в контрразведке Гуся. Не губернатора, а персонально Гуся — простенько и со вкусом. Это люди из другой конторы, и ничего общего с нами они не имеют, уверяю вас!
Маралов лишь пожал плечами — мол, разбирайтесь вы сами, и пошел раскочегаривать «Люську».
Тут необходимо рассказать, что и правда Ревмира не выдержала, позвонила еще 19 августа по известному ей телефону… По телефону, данному ей тем самым невероятно обаятельным полковником. Телефон был дан как раз на случай, «если произойдет что-нибудь такое… чрезвычайное, что-то требующего нашего вмешательства, или нужна будет помощь…». Такой случай, по мнению Ревмиры, настал, Хипоня был того же мнения. И не то, чтобы мнение Хипони имело такое уж большое значение для Ревмиры… не в том дело. Хипоня как-то ослаблял Ревмиру, делал ее податливее, расплывчатее, всеяднее. От его общества ослабевал в ней стальной стержень воли, истончалось собственное «я», обычно колоссального размера. Как-то становилось все равно, что делать и как — лишь бы удобнее, спокойнее…
И вечером 19 августа Ревмира позвонила подельщикам отца, рассказала о пропавшей девочке и попросила их о помощи.
Не будем делать вид, что гэбульники хотели бескорыстно помочь дочери своего ветерана. Не будем даже делать вид, что их так уж интересовал сам по себе клад… То есть клад, если он существует, прибрать к рукам очень хотелось бы. Но не в нем, не в кладе этом, дело. А дело в тех документах, которые могли бы еще обнаружиться… то ли в кладе, то ли у Ревмиры.
И утром двадцатого августа по Малой Речке, как во время оно — по деревням России, Украины, Прибалтики и Молдовы, двинулась толпа гэбья. На трех машинах носилось гэбье по деревне, давя кур и пугая людей шизофреническими разговорами о предателях, диверсантах, шпионах и других врагах, столь необходимых для делания карьеры на истериках и страхах дураков.
А главарь пока беседовал с Ревмирой, выяснял, с кем это отправилась на поиски кладов ее дочь?!
— А что?! — слабо отбивалась Ревмира. — Мальчик вроде бы хороший… Семья приличная…
— Приличная?! Что вы знаете про эту семейку?!
— Ну что… Профессорская семья. Вроде солидный ученый. Парень симпатичный, весь в компьютерах… — Ревмира вынуждена была защищать людей, о которых действительно почти что ничего не знала.
— И все?! — жутко шипел собеседник, наклоняясь к Ревмире и оплевывая ее физиономию множеством мельчайших брызг, своего рода аэрозолем ненависти. — Нет уж! Вы если не знаете, так прямо говорите, что не знаете! А если не знаете, так у кого надо спрашивать? У кого надо спрашивать? Кто все знает обо всех, а?!
— Вы, конечно же…
— Конечно! Несомненно, почтенная Ревмира Алексеевна! Мы все знаем. Обо всех. Кто от кого произошел. Кто с кем, простите, переспал. Кто куда ходил, куда смотрел, и про что думал. И мы не всем даем рекомендации! Не-ет, Ревмира Алексеевна, не всем! Не будь вы дочкой нашего сотрудника, и вам бы не было никакой информации! А раз вы наша, так извольте… А вы наша?
— Ну конечно! — и Ревмира, округляя глаза, подаваясь вперед, показывая всем видом, до какой степени своя, и повторяла: — Ну конечно же!
