Слейтер, возможно, побудило сдвиг. Сегодня днем, я имею в виду.
– Кстати, о дне, – подхватил Адамский, слегка наклонившись к ней. – Вы уже многое понимаете: гораздо больше, чем осознаете. Итак, причина, по которой миссис Слейтер так грустна и полна непонимания, заключается в том, что она гуляет днем, а не ночью.
– Разве она не бродит, как все, в темные часы?
– Очень редко. О, вот и кофе подоспел. Нальете и мне? У меня, увы, рука уже не так тверда, как прежде.
– Соболезную.
– Война, в которой я бился, иной раз – наравне с вашими соотечественниками, была ужасна. Никогда еще силы тьмы не бушевали всюду, куда ни кинь взор. Ни справедливости, ни необходимости, ни шанса на победу мы не обрели… вы, наверное, думаете, что у меня, по меркам служивого поляка, слишком уж нетипичный взгляд на вещи? К концу войны я перестал спать, вообще перестал; и именно тогда я понял суть дела. Великая жертва служит платой за великие истины. Миссис Слейтер, проводящая день за днем так, будто здесь у нас курорт наподобие Роял-Лимингтон-Спа [115] или Роял-Танбридж Уэльс [116], никогда это уразуметь не сможет.
– Вам с молоком, полковник Адамски?
– Без. Черный кофе, крепкий и без примесей, укрепляет человека против сил тьмы, наводняющих мир.
Через зал все время проходили люди – чаще одни, чем пары, – и ночь, совершенно черная на контрасте с внутренним освещением, поглощала их. Хоть днем тепло не покидало стен курхауса, сейчас Маргарет ловила телом всякий малейший порыв холодного воздуха, стоило очередной двери открыться.
– Долгая война, – полковник вздохнул. – Концентрационные лагеря, о которых мы теперь всюду наслышаны. Опасный симптом. Тяжелое горе без лучика надежды – до того великие страдания, что почти превратившиеся в веру. Это лишь некоторые из вещей, подталкивающих к истине. Вот, опять же, – недостаток сна. Шекспир часто жаловался на бессонницу – а скольким мы ему теперь обязаны! Даже местный поэт Стриндберг был бы еще более гротескным, если бы лучи истины не попадали иногда в цель, когда он лежал без сна – когда-то в этом самом месте, верите ли? Было бы гораздо лучше, если бы он вовсе не покидал его. Вспомните своего великого государственного деятеля, лорда Розбери [117]: в один голос окружение признавало его человеком особого склада, отличающимся от тех пигмеев, что роились у его стоп. Кто мог указать, что в нем такого особенного? Нашлись даже те, кто написал целые книги, силясь передать, насколько они неспособны объяснить очевидное величие лорда Розбери. Знаете ли вы, миссис Сойер, что на протяжении многих лет человек этот практически не спал?
– Боюсь, нет.
– Он хорошо понял, что мы, живущие здесь, одновременно и прокляты, как не устает твердить миссис Слейтер, но и избраны. У него ведь были голубые глаза, которые наиболее распространены среди нашей породы…
– Как по мне, ваша порода ничем особо не отличается от всего остального мира.
– У нас есть одна общая черта с монахами. Если снять специфическую одежду, многие монахи будут выглядеть как миссис Слейтер. Простите за парадокс.
В зале теперь было довольно тихо.
– Могу ли я налить вам еще кофе, полковник Адамски?
– Буду только рад.
Она наполнила обе чашки и погрузилась в раздумья.
– Есть ли какие-то пределы? – спросила она некоторое время спустя. – Рубежи? Мне кажется, этот лес – этот конкретный лес, о котором все говорят, – является лишь частью шведского лесного массива.
– Вы правы, – ответил полковник, – время от времени кто-нибудь из наших не возвращается. Люди набредают на такие тропы, каких прежде не видывали, – и никто их больше не видит в мире живых.
– Может, они просто решили покинуть курхаус и сочли это самым простым способом? Я, конечно, могу себе это представить. Я хотела уйти сегодня днем, но это казалось почти невозможным… А теперь вот – рада, что осталась, – добавила она, улыбаясь, и развернула квадратик вощеной бумаги – облатку для сахарного кубика.
Полковник искренне поклонился.
– Они уходят – сказал он, – ибо достигли своего предела. Для мужчин и женщин есть предел, за которым дальнейшие усилия и размышления приводят только к регрессу. И это правда, что большинство мужчин и женщин никогда не отправлялись в Путь – возможно, это им попросту не дано. Для тех, кто действительно отправился в Путь, граница различна в зависимости от личных качеств, подчас – вовсе непредсказуема. До таких границ единицы доходят. Для них, вероятно, при выходе из одного леса открывается вид на новые, прежде невиданные чащобы.
Глаза Маргарет ярко вспыхнули.
– Уверена, вы правы! – воскликнула она. – Я кое-что знаю, уже довольно давно, но все никак не могу подобрать слова…
– Мы все это знаем, – заверил ее полковник. – И все этого боимся. Потому что за нашей границей начинается небытие. Невольно вспоминается итальянская притча о луке: кожура слезает слой за слоем, пока в конце концов ничего не остается – кроме аромата, который задерживается немного дольше. Точно так же мертвые задерживаются с нами на некоторое время – и выветриваются впоследствии, как запах. Можно назвать их уход громким словом нирвана, хотя концепцию нирваны не понял пока ни один европеец. Для меня это подобно моменту войны; моменту, когда, оставшись безо всякого оружия, мне пришлось сражаться голыми руками. Этот момент я не хочу вспоминать, даже когда иду по лесу. Миссис Сойер, солдаты, вопреки всеобщему заблуждению, не сильнейшие из сильнейших. Взгляните на меня – я лишился сна. Я забыл вкус ночных грез – а они, миссис Сойер, очень обманчивы, потому что делают нашу жизнь реальной. Когда у бодрствования вдруг пропадает подпорка из грезы, оно теряет силу и превращается в бред. Но, может быть, мы достаточно поговорили об этой забавной маленькой компании, в которую я угодил? Даже я, один из них, не воображаю, что они – весь мир, а вы лишь посещаете нас – сегодня здесь, а завтра там, как говорится…
– Мне будет жаль уезжать, – честно сказала Маргарет. Она подержала кофейник под углом, а затем подняла крышку. – Кончился. В Англии кофе плохой, но его больше. Я думаю, это тоже весьма символично.
Полковник вежливо рассмеялся.
– Стоит ли мне идти в лес ночью, полковник Адамски? В час, когда все там бродят? Миссис Слейтер строго запретила мне так поступать. Что же посоветуете мне вы?
– Вы, наверное, уже заметили, что у нас нет единой позиции по многим вопросам. Точно так же, как и во всем остальном мире. Точно так же, как в монастыре, если вернуться к этому примеру. Не удивляйтесь! Я учился в церковно-приходской
