– Да! – он рванулся вперед, но скривился от боли и завалился на бок. – Все! Деньги дают власть. Можно купить людей, власть, любовь! Все продается и покупается!
Делаю несколько шагов вперед и резко падаю на колено, схватив его за горло. Я готов рвать его зубами, эту падаль, возомнившую себя человеком!
– Все?! Купи ненависть!!
Еле сдерживаюсь, чтобы сразу не пристрелить эту мразь. Нет, не сейчас. Он мне еще нужен. Все, он сломался. Даже резать не пришлось. Его лицо блестит от пота. Ужас – вот что он сейчас испытывает. Смертельный ужас.
– Не убивай…
– Я не убийца. Воздаю человеку по делам его.[36]
– Не посмеешь! Тебя живьем закопают!
– Ты так думаешь? – спрашиваю я и, положив на стол включенный диктофон, подвожу итог. – У тебя есть одна минута. Можешь рассказать сам или умирать будешь очень долго. Выбирай.
– Нет…
– Как знаешь, – я пожал плечами и выбрал из ножен скин-ду.
Через двадцать минут я сидел на стуле, смотрел телевизор и ждал возвращения бандитов. Рядом на полу лежал еще теплый труп их коллеги. Как-то слишком быстро он умер. Правда, рассказать успел многое. Не все, но мне было достаточно. Даже его «бригадир» не будет мне мстить за это убийство – они давно были на ножах. Выполнив заказ на мое убийство, эта падаль, лежащая на полу, имела реальный шанс занять место своего шефа. Так что он меня благодарить должен за то, что помог удержаться на месте. За окном послышался звук мотора. Ну вот и могильщики вернулись…
Первый бандит умирает, не успев войти. Он открыл дверь и удивленно посмотрел на меня, стоящего напротив двери. Выстрел – и он заваливается назад, падая на идущего следом за ним напарника. Тот, не поняв, в чем дело, попытался удержать своего дружка – и тоже умер. Пуля в голову – это быстрая и безболезненная смерть. Стреляю еще по одному разу им в головы. Кажется, это называют «контрольным выстрелом»? Беру лежащий на столе диктофон и, осмотрев комнату, выхожу на улицу. Тишина-то какая. Назад ухожу той же дорогой – через пролом в стене. Без приключений добираюсь до машины и, едва не застряв в снегу, выезжаю на дорогу. Домой ехать нельзя. Через полтора часа я уже подъезжаю к одному мотелю, расположенному недалеко от Каунаса.
Сколько прошло времени с тех давних пор, когда я безмятежно спал? Кажется, что так было всегда. И сны… Я боюсь их. Это похоже на один нескончаемый кошмар. Пытаюсь заснуть, но вместо этого передо мной встают какие-то лица. Я их не знаю. Я вообще уже ничего не знаю. Прав был Франсуа Виньон в своей балладе «истин наизнанку»…
От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне – страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Лежу в маленькой, узкой, как гроб, комнатке, тупо уставившись в потолок. Изредка по нему пробегают отблески фар. Как все, оказывается, просто. Мозаика наконец складывается в картину, которая похожа на черный квадрат Малевича. Сплошное черное пятно. Реквием по мечте. И от этого становится еще хуже, даже огонек сигареты кажется холодным.
Зажгут костер – и дрожь меня берет,
Мне сердце отогреет только лед.
Запомню шутку я и вдруг забуду,
Кому презренье, а кому почет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Проваливаюсь в беспокойный сон, который больше напоминает бред. Мне кажется, что бегу по узкой, незнакомой мне улице. Не знаю, но уверен, что именно здесь я родился и вырос. И этот неизвестный мне город – моя родина. Вокруг стоят какие-то люди. Бегу, спотыкаюсь, проваливаюсь в какую-то вонючую грязь, а из толпы в меня летят камни и проклятия. Это мое прошлое, словно бросая подачку нищему, возвращает ошметья памяти прошлых жизней. Кто я, Господи?!
Не знаю, что длиннее – час иль год,
Ручей иль море переходят вброд?
Из рая я уйду, в аду побуду.
Отчаянье мне веру придает.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Сегодня пятое января. Уже начинает смеркаться, когда я выхожу из дверей мотеля и, бросив на заднее сиденье сумку, усаживаюсь за руль. Завожу мотор и, даже не думая, закуриваю очередную сигарету. Кофе перестал действовать, даже вкуса не чувствую – лишь неприятную горечь. Курить тоже противно, но иначе – засну. Брошу. Когда-нибудь я обязательно брошу курить и глотать кофе. Обещаю. Если доживу до рассвета. Выехав на трассу, я делаю еще один звонок. Тот же бесстрастный, лишенный интонаций голос.
– Слушаю вас…
– Я выполнил свою часть договора…
– Да, я уже в курсе. Завтра выполню свою…
– Хорошо…
На самом деле для меня уже это не важно. Мой путь, скорее всего, закончится здесь. И остановить меня они не успеют. Это уже невозможно. Отсоединяю от телефона аккумулятор и, приоткрыв окно, бросаю его на дорогу. Чуть дальше, километров через двадцать, туда же отправляется и телефон. Сим-карту выброшу позже, когда буду проезжать через мост. Перед Каунасом сворачиваю направо, на трассу Вильнюс-Клайпеда. Еще пятнадцать километров – и буду у цели. Путь замкнулся, – пора платить по счетам. Своим и чужим. Почти тридцать четыре года – это хороший возраст, чтобы умереть. Полон сил, энергии. И мечтаний? Хотя, пожалуй, нет – мечты остались в прошлом. Но они были. Были, черт меня возьми! Перед моими глазами, как живая, встала ведьма. Любимая ведьма, которую я обязан убить, чтобы искупить свой грех? Велика цена, но и грех, как видно, велик – своей кровью не смоешь. Ладно, мне пора – гашу в пепельнице сигарету и провожу ладонью по лицу, пытаясь стереть усталость. Впереди долгая ночь. Самая длинная в этом году. Для некоторых она станет последней – я позабочусь об этом. За окном по заснеженным улицам города медленно проплывают машины. Словно огромные рыбы с большими светящимися глазами. Аквариум, где агнцы соседствуют с хищниками, которые готовы разорвать любого, кто покусится на их добычу. Они наплывают на меня, кружатся в медленном танце… Не спать! Я немного опускаю стекло, и в щель врывается струя холодного воздуха. Она немного прогоняет сонливость, но я хватаю с крыши пригоршню снега и, остановившись на светофоре, растираю лицо. Вот так, уже лучше. Хорошо, что машину от снега не почистил.
Вот он – дом на окраине небольшого пригородного поселка, неподалеку от Немана. По меньшей мере здесь собрались человек пять. Людей? Нет, это нелюди. И домик им под стать – трехэтажный особняк красного кирпича, окруженный запущенным садом. Сразу за домом – высокий, поросший деревьями холм. Такое чувство, что этот дом – не что иное, как средоточие зла. Даже деревья, растущие неподалеку, искривлены, словно от боли.
