— Маш, а ты… где? — неуверенно спросила я.
— Да здесь я! — раздался раздраженный голос.
— Где?
— Да вместо мусорного ведра! Под раковиной в шкафчике! Я здесь скрюченная сижу, не могу тугую дверь открыть!
И тут только я заметила, что мусорное ведро стоит возле стола, а не на своем обычном месте.
— Машка! — бросилась я открывать шкафчик. — Ты жива!
— Конечно, жива. Еще как жива. Пока что…
— А я уж думала, он тебя с собой увез, — обнимала я подругу.
— Еще чего! Здесь бы он меня не нашел! — гордилась своей выдумкой Машуня.
Я снова отправилась ночевать домой к Никитиной. Хорошо, что родители отпустили, а то как Маше одной держать оборону!
Мы мирно пили чай теперь с ее родителями, когда, весь чумазый, приперся Машкин братец. Даниил получил по полной программе и за порванную одежду, и за нарушенный запрет: не ходить на карьер. Но по удовлетворенному лицу мальчишки было видно, что ритуальное сожжение прошло удачно. Одно было странно: Даниил не переубеждал родителей, что их действия неправильны, так как ограничивают права его личности на свободу передвижения и так далее, как он это обычно делал. Наоборот, он тихо все выслушал, потом снял с двери комнаты плакат и исчез, уединившись в своих апартаментах. Его поведение напомнило мне затишье перед бурей: завтра Машкин день рождения, наверняка он что-нибудь выкинет.
Мы легли спать. Перед этим активно обсудили, как же все-таки обкромсать Максика. Четкого плана так и не выработали, поэтому решили действовать завтра по обстоятельствам. Манюня сначала уговаривала меня снова дежурить, то есть спать по очереди, а потом сама махнула на свою идею рукой, сказав, что все равно отрубится, если у нее не будет собеседника. Я вообще-то предложила ей вести разговоры с большой фарфоровой куклой, сидевшей на шкафу, но Маша почему-то отказалась. Затем Никитина во что бы то ни стало хотела привязать меня к себе веревкой, чтобы если уж мертвяк потащит ее к себе в могилу, то прихватил и меня. Она даже пыталась обвить какой-то тесемкой мою талию (хорошо, что не шею), а я возмущенно отбрыкивалась. В итоге мы решили, что постараемся спать, навострив уши, а как только почуем покойника, то будем всеми силами — с помощью икон, нательного крестика, метания подушек и других подручных и подножных средств — защищать Манюню.
— Маш, ты только не ори, когда придет Максим, — уже засыпая, сказала я.
— Тебе легко говорить, он же не тебя в Царство Мертвых утащить хочет, — пробурчала в ответ та.
— Но оттого, что ты орешь, лучше не становится.
— Ладно, я постараюсь не кричать.
— Может, еще какую-нибудь икону положим? — предложила я.
— В комнате у родителей есть одна, но я туда не пойду. Я вообще никуда с дивана до утра не сдвинусь. Лучше посмотри, что у меня есть.
— Что?
— Вот! — Машка извлекла из-под подушки пистолет.
— Настоящий? — замерла я.
— Сдурела! — Никитина покрутила пистолетом у виска. — Где ж я настоящий возьму? У брата конфисковала.
— Ну, знаешь, твой Даниил что угодно достанет! Только зачем ты у него эту игрушку взяла? Думаешь, покойник испугается?
— Ну, самого пистолета, может, и не испугается, а вот если я стрелять начну…
— Из чего? — не поняла я.
— Чернышева, ты чего так соображаешь туго? К пистолету пульки пластмассовые есть. Смотри, как здорово! — Маша извлекла из-под подушки пульку, зарядила пистолет и выстрелила в стену.
— Ты намерена испугать человека, который давно умер, какой-то пластмассовой ерундой? Да он и настоящую-то пулю не испугается. Ему все равно уже! На него разве что серебряные подействовали бы.
Машка сделала недовольное лицо и что-то собиралась ответить, как раздался знакомый голос:
— Мне нужна моя Мария! — и из шкафа появился Трофимов.
— Ма-м-ма! — начала заикаться Мария.
— Стреляй, — пролепетала я.
Никитина дрожащей рукой несколько раз нажала на курок.
— Стреляй, — повторила я, с ужасом наблюдая, как покойничек медленно приближается к нам.
— Да чем стрелять, он же не заряжен! — вскричала Машка.
Затем, швырнув пистолет в Максима, она вскочила с дивана и бросилась в коридор. Я — за ней. Мария подбежала к туалету, включила свет и заскочила внутрь.
— Машка, меня пусти! — забарабанила по двери я, боясь оглянуться.
Никитина приоткрыла дверь, и я тут же протиснулась сквозь щелочку внутрь.
— Ирка, я понимаю, что обещала тебе не орать, но, — тараторила Машка, — но можно я все-таки заору? А-а…
— Цыц! Сиди тихо. Может, он нас не найдет.
— Ага, не найдет, здесь же свет включен!
— Ну, так выключи. Высунись и погаси свет.
— Ни за что! Я здесь без света окочурюсь.
Мы замерли молча. Прошло, наверное, минут десять-пятнадцать, но никакого шума, никакого стука в дверь не было.
— Что ж, мы здесь ночевать будем? — зевая, спросила я.
— Тсс, — поднесла палец к губам Маша.
Мы постояли еще минут пять.
— Однако, неудачное ты выбрала место, — заметила я, переминаясь с ноги на ногу.
— Хорошо, в следующий раз будешь выбирать ты.
— Знаешь, что я подумала? Наши сочинения на тему «Как я провел лето» будут самыми отпадными. Представляю себе, как Лидия Ивановна читает: «Одну из ночей я со своей лучшей подругой провела в туалете. Там было очень мило и даже, если не считать некоторого запаха, вполне комфортно. И я решила, по совету все той же лучшей подруги, провести следующую ночь под раковиной, в шкафчике для мусорного ведра. Подруга уверяла меня, что в обществе тараканов сон особенно сладок и приятен».
— «Конец лета, — подхватила Маша, — я весело провела в санатории с народным названием «Желтый дом», где опять-таки была с моей лучшей подругой. Поначалу нас немного смущало, что на окнах у нас решетки…»
— «Но мы быстро привыкли, — продолжила я. — И уже через несколько дней давали всем бесплатные консультации по вопросам, где лучше останавливаться на ночлег. Нашей консультацией воспользовалась одна медсестра…»
— «И она скоро присоединилась к нашему отдыху. На этом, дорогая Лидия Ивановна…»
— «Я заканчиваю свое сочинение. Счастливого вам проверяния. С приветом из…»
— Тсс, — закрыла мне рот рукой Машка. — Кажется, он сюда идет.
Я прислушалась: в коридоре раздавались шаги.
— Отче наш, иже еси… Помилуй меня, грешную… Аллилуйя… Аминь… — забормотала обрывки молитв Мария.
Тук. Тук. Тук.
Охнув, мы вцепились друг в друга.
— Молчи, пусть думает, что нас здесь нет, — зашептала я.
Тук. Тук. Тук.
«Ой, боюсь, Лидия Ивановна наших сочинений не получит, потому что мы сейчас помрем от инфаркта в этом милом месте», — подумала я.
