— Дамон… — Она прикоснулась к его руке.
Он напрягся, затем обратился к ней: «Хорошо…?»
В течение секунды они стояли, смотря на друг друга, а затем послышались шаги по ступенькам. Стефан вернулся.
— Стефан… Ты ранен, — сказала она, мигая, внезапно растерянная.
— Я в порядке. — Он вытер кровь со щеки изодранным рукавом своей рубашки.
— А что с Дугом…? — Елена нервно сглотнула.
— Я не знаю. Он ранен. Много людей ранено. Это была самая странная вещь, которую я когда-либо видел.
Елена отошла от Дамона и пошла вверх по лестнице в хоры. Она понимала, что должна заставить себя думать, но ее голова была словно в тумане. Самая странная вещь, которую Стефан когда-либо видел…, а он ведь видел так много. Что-то странное творится в Церкви Фелла.
Она дошла до стены позади последнего ряда мест и, облокотившись об нее рукой, опустилась, и уселась прямо на полу. Факты в голове, казавшиеся перепутанными, вдруг стали пугающе последовательными. Что-то странное в Церкви Фелла. В День празднования Основателей, она клялась, что ее не заботит ни Церковь, ни люди из этого городка. Но теперь она думала по-другому. Смотря с высоты на мемориальную службу, она стала понимать, что возможно, она действительно заботилась обо всем этом.
И затем, когда на улице было совершено нападение собак, она уже знала это. Она чувствовала себя, так или иначе, ответственной за город, настолько ответственной, насколько она никогда не чувствовала себя прежде.
В тоже мгновение чувство опустошения и одиночества было отодвинуто на задний план. Есть кое-что намного более важное, чем ее собственные проблемы. И она цеплялась за это кое-что, потому что правда была в том, что она не могла решить собственные проблемы, разобраться с ситуацией, в которую попала… Действительно не могла…
Подавив начавшиеся было рыдания, которым она чуть не дала волю, она увидела в хорах Стефана и Дамона, смотрящих на нее. Она немного покачала головой, прикоснувшись к ней руками, чувствуя, что забытье закончилось.
— Елена…? — Стефан начал говорить, но Елена обратилась не к нему.
— Дамон, — начала она неторопливо, — Если я спрашу у тебя кое-что, ты скажешь мне правду? Я знаю, что ты не преследовал меня до Плетеного Моста. Я чувствую это, и это очень хорошо. Но я хочу спросить у тебя вот что: Это ты запер Стефана в старом колодце на ферме Франчера месяц назад?
— Запер? — Дамон отклонился назад и чуть прислонился к стене, сложив руки на груди. Он выглядел вежливо-недоверчивым.
— В Ночь Хеллоуина, когда был убит господин Таннер. После того, как ты впервые показался Стефану в лесу. Он сказал мне, что оставил тебя на поляне и пошел к своей машине, но что-то напало на него прежде, чем он успел достигнуть ее. Когда он очнулся, он был заперт в колодце, и умер бы там, если бы Бонни не вывела нас к нему. Я всегда думала, что ты был тем, кто напал на него. Он всегда думал, что ты был тем. Так это был ты?
Губы Дамона сжались, как будто ему не понравилась интенсивность ее требования. Он смотрел на нее и Стефана с полузакрытым, смеющимися глазами. Это мгновение растянулось для Елены чуть ли не на целый год, она с напряженностью вдавила ногти в свои ладони. И тогда Дамон лишь легко пожал плечами и глянул в другую сторону.
— Фактически, нет, — ответил он.
Елена с шумом выдохнула.
— Ты не можешь верить этому! — взорвался Стефан. — Ты не можешь верить ничему, из того, что он говорит!
— Почему я должен лгать? — Дамон вновь повернулся к ним, ясно наслаждаясь тем, что Стефан потерял контроль. — Я признаю, что совершил убийство мистера Таннера. Я пил его кровь, пока не осушил его полностью. И я не прочь сделать тоже самое с тобой, братец. Но… Едва ли это — мой стиль.
— Я верю тебе, — сказала Елена. Ее мысли уже бежали вперед. Она обратилась к Стефану.
— Разве ты не чувствуешь этого? Есть кое-что здесь, в Церкви Фелла, что-то нечеловеческое, и оно никогда не было человеческим, я имею ввиду. Что-то, что преследовало меня, сбросив мою машину с моста. Что-то, что заставило этих собак напасть на людей. Какая-то ужасная сила таится здесь, какое-то зло… — ее голос затих, и она посмотрела в ту сторону, где, за стенами церкви, лежала Бонни.
— Какое-то зло… — повторила она мягко. Холодный ветер, казалось, обдувал ее всю, и она обвила себя руками, чувствуя уязвимость и одиночество.
— Если ты ищешь зло, — сказал Стефан резко, — Не нужно ходить слишком далеко!
— Не будь еще более глупым, чем ты есть! — ответил ему Дамон. — Я сказал тебе четыре дня назад, что что-то убило Елену. И я сказал, что собираюсь найти это что-то и заставить его пожалеть о содеянном. Вы двое можете продолжить ту милую беседу, которую я прервал своим появлением.
— Дамон, подожди. — Елена не могла остановить дрожь, которая прошла сквозь нее, когда он сказал «убило». «Я не мертва; ведь я — здесь», — думала она дико, чувствуя внутри начинающуюся панику. Но она отодвинула ее в сторону, чтобы поговорить с Дамоном.
— Независимо от того, что это такое, оно — очень сильно, — сказала она. — Я чувствовала это, когда оно меня преследовало. Оно будто занимало все небо. Я не думаю, что кто-либо из нас способен столкнуться с этим в одиночку.
— Неужели?
— Да… — у Елены не было времени на дальнейшее построение планов. Она действовала инстинктивно, по интуиции. И эта интуиция говорила ей не позволять Дамону идти одному.
— Так… Я думаю, что мы трое должны держаться вместе. Так у нас будет гораздо больше шансов, чтобы понять, что происходит и разобраться с этим, чем по одиночке. И, возможно, мы сумеем остановить это прежде, чем пострадает кто-либо еще.
— Моя дорогая, я предпочитаю быть проклятым в одиночестве, — очаровывающе сказал Дамон. На его лице появилась одна из его ледяных улыбок. — Если только ты полагаешь, что это — твой выбор? Помни, мы решили, что, когда ты будешь более рациональна, ты сделаешь свой выбор.
Елена уставилась на него. Конечно, это не был ее выбор, если он именно это имел ввиду. Она носила кольцо, которое Стефан подарил ей; она и Стефан принадлежали друг другу.
Но тут она вспомнила кое-что еще, лишь вспышка мелькнула в голове: она ищет лицо Дамона в темноте леса, и испытывает такое… волнение, такую близость с ним. Как будто он разгадал то пламя, которое всегда горело в ней, как никто ранее не мог. Как будто вместе они могли сделать что-то, что они оба любили, завоевать мир или уничтожить его; как будто они были сильнейшими из всех, кто когда-либо существовал.
«Я была не в себе тогда, была в забытье» — твердила она себе, но знала, что эта маленькая вспышка в памяти не покинет ее.
