Ознакомительная версия.
Игорь позволил себе передышку и долго висел, вцепившись в лестницу руками и ногами, стараясь закрыть лицо от ветра. Он ощутил, что победа совсем рядом и впервые за весь подъем позволил себе глянуть вниз.
Внизу тысячью огней переливался город, который какие-то подлые политиканы хотели заставить плясать под свою дудку. Он был красив и величественно горд. Нельзя было позволить негодяям от политики совершать столь подлый и грандиозный обман. И Игорь полез дальше. Если бы он знал, что высотники в таких случаях всегда пользуются страховочными тросами, то был бы явно раздосадован.
Последние метры давались с трудом. Игорь почти уже ничего не видел, потому что глаза его были в слезах, так их надул ветер, а вытереть их он не мог – руки были заняты. За метр до прибора, который был прикреплен прямо к балке, по которой поднимался Игорь, улетела вниз одна рукавица. Она вдруг примерзла к перекладине, и когда он стал ее отдирать, она выскользнула с руки и исчезла внизу. Улетела туда, где горели белые огни прожекторов.
Игорь отдохнул немного, отдышался и быстро преодолел оставшееся расстояние и добрался до радиомаяка.
– Хитрую штуковину изобрели японцы, – прохрипел Игорь и стал отвинчивать конструкцию в которой сидел прибор. Во внутреннем кармане телогрейки у него было два набора, отверток и гаечных ключей. Пригодились оба. Лисья Шапка прикрепил свой прибор (Игорь для себя прозвал его довольно неприличным словом “мозго… и т. д.”) добросовестно. Но крепить сложнее, чем разбирать. Игорь вывинтил два винта и одну гайку, как прибор был у него в руке. Он сунул его прямо мигающий за пазуху к наборам, бросил туда же ключ и отвертку и полез вниз. Душа его победно пела. Страх куда-то бесследно исчез, неизвестно откуда-то появились силы. Игорь спускался, не обращая внимания на ветер, только попеременно надевал оставшуюся рукавицу то на одну, то на другую руку. Медленно, но неуклонно приближался спящий внизу город. Пусть спит. Теперь он может спать спокойно.
Когда до земли оставалось метров пятнадцать, он уже перебирал ногами по перекладинам как заправский моряк. Также лихо он прыгнул в сугроб, когда оставалось метра три и работать ногами просто надоело. А вот поднялся с трудом. Ноги просто не разгибались. И Игорь, ковыляя, побрел к забору. Вот преодолеть его оказалось куда труднее, чем взобраться на телевышку. Деревьев с этой стороны не было. Тогда Игорь плюнул и пошел к воротам. Заспанный сторож в своей будке глянул на него с недоумением.
– Ты это откуда? – спросил он.
– Оттуда! – кивнул себе за спину Игорь.
– Понятно, – сказал сторож. Видимо вид Игоря в распахнутой телогрейке и с раскрасневшимся лицом не вызвал у него никакого подозрения. И он снова задремал.
Игорь пошел домой. Была глубокая ночь. На подъем и спуск ему понадобилось полтора часа. По пути ему попался дымящийся паром открытый канализационный люк. Игорь достал прибор, который мирно мигал красным цветом и тихо потрескивал и бросил его в люк.
– Пусть вам крысы проголосуют за кого вам надо, – сказал Игорь и с каким-то злым удовлетворением стал размышлять, кому же это он подложил такую свинью.
Жизнь била ключом. Везде, где только можно. Весна делала свое дело. Воздух был наполнен свежестью и щебетом воробьев. Даже бездомные собаки повеселели, и их морды, выглядывающие из помоек и мусорных ящиков выглядели не такими жалкими как всегда. В начале марта всегда хочется петь, скакать и совершать глупые поступки, над которыми потом можно будет посмеяться, а некоторых и устыдиться.
И только у Наташи Борщовой, студентки первого курса престижного факультета все было иначе. Настроения не просто не было, Наташа чувствовала себя глубоко несчастным человеком. И было от чего. Утром она поссорилась со своим другом. Это было ужасно! И, главное, из-за ерунды. Просто сказала ему, что прекрасно может обойтись без него, пусть катится колбаской.
А что она еще могла сказать, если Он при ней начал громко восхищаться глазами Таньки Морозовой, мол какие они у нее глубокие и томные? Дурак! Вот пусть он и утонет в ее глубоких глазах.
Подумаешь! А у нее зато глаза большие, самые большие в группе. И может даже поглубже, чем у некоторых. И если некоторые этого не замечают, она не виновата.
Тут конечно Наташа была не совсем справедлива, потому что Он всегда восхищался ее глазами, и она просто замирала от счастья, когда он целовал ее в закрытые веки. И все равно, как он мог говорить про чьи-то другие глаза, не ее? Мерзавец!
И она его прогнала. А он (тоже хорош, даже не понял, что она на него просто обиделась) взял и ушел. Некоторое время Наташа крепилась, а потом не выдержала, и слезы полились по ее лицу, смазывая тушь и подводку.
И вот она дома одна, брошенная и покинутая, никому, кроме родителей, не нужная. Разве это жизнь? Горе разрывало Наташино сердце все сильнее и сильнее. И вот наступила минута, когда она уже была не в состоянии с ним справиться. Жизнь вдруг показалась ей настолько жестокой и несправедливой по отношению к ней, что Наташа решила покончить с ней и как можно быстрее, потому что жить без Него не имело теперь никакого смысла. Это будет самый лучший выход для нее. И для него послужит хорошим уроком. Вряд ли кто-нибудь из девчонок захочет с ним дружить после того, как станет известно, почему погибла Наташа.
Ей стало жаль себя и свою жизнь, которую растоптали в самом расцвете. Вдруг очень захотелось жить. Но Наташа никогда не меняла своих решений. Вот еще! На такое унижение она не пойдет.
Девушка разозлилась и решила действовать.
Итак, с чего начать?
Из своего короткого жизненного опыта Наташа мало что могла почерпнуть. В голову лезли только примеры из классики или из школьной программы. Анна Каренина, госпожа Бовари, Катерина из «Грозы», как уж у нее там фамилия была? В сущности, какая разница? Самая подходящая конечно же Анна. Погибла из-за любви. Ах, как это романтично! Правда больно уж метод ее ухода из жизни не очень нравился Наташе. Хотя конечно вокзал близко. Можно побежать и тоже броситься под состав.
Наташа посмотрела на часы и вздохнула. До отхода пассажирского поезда “Чебоксары-Москва” было шесть часов времени. Она просто не сможет столько ждать. Какой тут романтизм? Да и потом… Наташа подумала, что это наверно ужасно – смерть под колесами поезда. И что потом от нее останется? Тоже вопрос немаловажный. Девушка даже губы скривила брезгливо, когда представила, как ее останки выковыривают из под железнодорожного состава. Крики, вопли, толпы зевак. И дубленка будет полностью испорчена. Хотя ей конечно уже будет все равно. А вот то, что на нее потом будет страшно смотреть, это ее волновало. Конечно, ведь Он же придет с ней попрощаться. Придет или не придет? Обязательно придет. И что он увидит? Его же стошнит сразу, и он будет всю жизнь не каяться и разрывать на себе одежду и вопить от боли душевной утраты, а наоборот ничего не вспоминать, чтобы не расстаться со съеденным ужином. Наверно с беднягой Вронским так и было. Просто Толстой об этом писать не стал. Нет, этот метод Наташе явно не подходил ни по каким статьям.
Ознакомительная версия.
