Перепуганный Асылбек кинулся бежать, но тут же почувствовал как у него подкосились ноги и он повалился ничком в жухлую листву — катана рассекла ему сухожилия под коленями. Сжав зубы от невыносимой боли, казах перекатился на спину и выхватил пистолет, разряжая в обидчицу всю обойму. Илта спаслась только резко откинувшись на спину, почти коснувшись головой земли. Согнувшись в коленях, она резко крутанулась на пятках вокруг своей оси. Выставленный меч лишь на миг задержался на неосторожно поднятой кисти — и она, вместе с пистолетом отлетает в ближайшие кусты.
Илта гибко выпрямилась — как выпрямляется согнутое молодое деревце — не спеша вытерла меч пучком листьев и подошла к зажимавшему окровавленный обрубок Асылбеку. Присела на корточки, с любопытством рассматривая свою жертву.
— Может оставить тебя так, — глаза Илты напоминали лед на зимних озерах, — так ты может и проживешь до середины ночи — пока тебя не найдут волки. Что думаешь?
Умоляющий взгляд, полный смертельного ужаса, был ей ответом. Куноити презрительно хмыкнула и поднялась на ноги. Меч поднялся и опустился и еще одна голова покатилась по земле. Илта огляделась по сторонам и выругалась.
— Ищи теперь эту глупую скотину, — раздосадовано произнесла она.
«Глупая скотина» оказалась недалеко — убежавший во время схватки черный баран, зацепился веревкой за колючий куст и теперь стоял там, весь дрожа. Успокаивающе погладив его, Илта привязала его к дереву и вернулась к месту схватки. Подобрав мешок, она собрала с поля брошенное красноармейцами оружие, тщательно обыскала трупы, но не нашла ничего интересного. Подойдя к Полякову, она распорола на нем гимнастерку, обнажая голое тело. Новый взмах катаной рассек поверженного врага от левого плеча до правого бока. Илта, присев рядом, запустила руки в разрез, вытаскивая оттуда еще теплую печень. После блужданий по тайге, ей было легко перенять самурайский обычай «кимо-тори» и веру в то, что, съев сырую печень поверженного противника, получаешь новый заряд смелости.
Прожевывая кровоточащие, дымящиеся парком куски и облизывая окровавленные пальцы, Илта вдруг почувствовала, что она тут не одна. Чьи-то внимательные, недобрые глаза смотрят ей в спину, чьи-то губы жадно причмокивают. Чуть слышно хрустнула подсухая ветка, послышались шаги. Очень явственно цокнули копыта.
Илта подхватила последний кусок и, не оглядываясь, бросила через плечо.
— Кто бы не был ты, — спокойно произнесла она, — возьми и ступай. Мертвое к мертвым, живое к живым.
Позади послышалось жадное чавканье. Илта не торопясь облизала окровавленные пальцы, поправила на спине катану и не спеша двинулась прочь. Краем глаза она успела заметить, как позади нее к мертвым телам метнулись черные уродливые тени.
Уже позже, Илта вышла из леса на очередную поляну, почти у самой вершины Богд-Хан-Уула. Здесь стояла небольшая желтая юрта, возле которой горел костер. Перед ним сидел, побрасывая хворост в огонь, пожилой человек в черном халате.
— А я-то думал, — произнес он, не подымая глаз, — кто придет раньше — ты или эти трое?
— Им стоит благодарить богов, что я встретила их раньше, — усмехнулась Илта, привязывая барана рядом с юртой и присаживаясь у костра, — здравствуй, Бэлигтэ Хар-боо.
— Пей чай, Унэгэн — старик в черном халате протянул закопченную пиалу Илте. Сам сел напротив нее, прихлебывая из своей посуды зеленый чай. Илта тоже пригубила и слегка поморщилась — она уже успела отвыкнуть от монгольского чая, больше напоминающего суп: с молоком, солью, бараньим жиром и протертым вяленым мясом.
— Давно ты не гостила у меня, — усмехнулся старик, — уже чай мой тебе не по вкусу.
— Твой чай хорош Бэлигтэ-боо, — Илта отхлебнула большой глоток, — просто я отвыкла от степной пищи. А то, что не была у тебя столь давно — как-то времени не выдавалось. Два месяца назад уже собиралась в Мэнцзян, но не удалось — пришел приказ за подписью самого тэнно и мне пришлось отправиться в Гуандун. Прости, — Илта покаянно склонила голову.
— Я не обижаюсь, — махнул рукой старик, — ты молодая и красивая девушка, отважный боец, вхожий в Белую юрту потомка Балдан-Лхамо, владыки восточных островов. Зачем тебе дряхлый шаман, которого Эрлэн-хан заждался во дворце из черного железа?
— Ты так говорил и когда мы впервые встретились, Хар-боо, — подмигнула ему Илта, — но я, помню, что ты и тогда говорил неправду. Может ты и старый, но совсем не дряхлый. Пусть поразит меня Номун-хан, если в одном твоем мизинце не было тогда больше мужества, чем в жирных телах ублюдков из НКВД.
— Я тогда подобрал тебе правильное имя, — рассмеялся Бэлигте, — настоящая лиса.
— Не я, а ты льстишь мне сейчас, — в тон шаману ответила Илта, — в Кодзё я была только раз, когда император давал аудиенцию всем отличившимся в Кантоне. Не уверена, что он меня помнит. Но сейчас не только я, но и Он, нуждается в тебе, Бэлигтэ Хар-боо. В Империи никогда в этом не признаются, но я-то знаю, что им сейчас нужна твоя сила и мудрость. Как была нужна мне, когда ты подобрал в тайге тощую дикую девчонку и привел в свою юрту. Я помню, все то хорошее, что ты сделал для меня, чему учил и что рассказывал. И потом, когда «Черный Дракон» принял меня под свое крыло — я не забывала, кому обязана жизнью.
Старик молча сидел, слегка прикрыв глаза, слегка покачиваясь в такт своим собственным мыслям. Было даже не понятно слышит ли он Илту, сжато рассказывающую обо всем, что она узнала за последний месяц. Но вот она закончила и Бэлигтэ хар-боо открыл глаза.
— За полгода до встречи с тобой — неторопливо произнес он, вороша палкой угли в костре, — когда Водяная Обезьяна только вступала в свои права, НКВД в Бурятии устраивало облавы на тех, кто умеет говорить с духами. Многих схватили и больше никто их не видел, другие бежали — кто в Монголию, где началось Хубсугульское восстание, кто-то в Маньчжоу-го или уходил в лес. Среди последних был и я.
Илта внимательно слушала старика.
— Облава шла не только среди бурят — мой дух в обличье ворона летал далеко на север, где говорил с шаманами саха, скрывавшимися в тайге. Они говорили, что большевиков особенно интересует одно место в горах Сынныр — Хара-Худаг, Черный Колодец, пропасть под водопадом, что изливается в море Бар-Тенгиз, на котором стоит дворец Эрлэн-хана. Даже самые сильные из черных шаманов не решались камлать там.
— И ты тоже, Бэлигтэ хар-боо? — спросила Илта, — из всех, кто говорит с духами я не знаю никого сильнее тебя.
— Не знаю, сколь я силен, — усмехнулся старый шаман, — пусть я и двадцать лет назад прошел через все девять врат посвящения и стал «Тэнгэриин пшбилгатай заарин боо»- всегда может найтись тот, кто сильнее. Однако у Хара-Худаг сам Эрлэн-хан установил запрет для всех шаманов, сколь угодно сильных. Уже тогда говорили, что там, у входа в Нижний мир, большевики собираются что-то строить.
