И братья согласились, и испили из чаши гаврииловой забвения.
И забыли, кто они, пока не умерли и души их не вышли из их тел. Но и тогда они с трудом вспоминали, кто они, вплоть до тех пор, пока, как они и договорились с Гавриилом, не пришло время конца всего сущего — и только тогда они вспомнили о своем некогда бывшем ангельском достоинстве.
* * *
— О, боже! Что это? — закричал я — зачем же эти ангелы продолжают мучить меня этими своими домыслами, влагаемыми ими мне в разум?
Ангелы, не смотря на свет, стоящий у меня за спиной — начали пытаться схватить меня, и по одному, а то и по двое, вырвавшись из своего хоровода — подбегали, но, едва не схватив, будто обжегшись о свет — возвращались с воем, будто побитые собаки.
— Так! — крикнул тогда я им — теперь я знаю, кто вы такие и зачем пришли ко мне!
Ангелы на миг замерли, будто для того, чтобы выслушать меня:
— Но, чтобы вы не говорили — продолжил я — я теперь знаю, кто вы, и что вам от меня надо!
— Вы… — я заорал уже во всю силу своей глотки — просто бесы! Вот вы кто! Мерзкие, гадкие, жестокие, грязные — бесы! Вам просто нравится мучить меня, сводить с ума, но чтобы вы не говорили мне, какие бы видения не показывали — вы для меня никто!
Свет у меня за спиной стал силен настолько, что мне стало казаться, будто еще чуть-чуть и я от него растаю, как восковая свеча:
— И поэтому я… — продолжил орать я — я говорю вам: идите вон! Я понял, кто вы и заклинаю вас — вы здесь ничего не добьетесь!
Тогда мои мучители, схватившись за руки и согнувшись в три погибели закружились, и после с тоскливым воем исчезли, будто их и не было.
А свет, который светил у меня из-за спины перестал сиять через минуту — другую, быстро ослабнув, и после засветило солнце.
— Ну вот и все — говорю я сам себе и смотрю на часы.
Я не знаю, какой сегодня день. Часы показывают половину девятого утра, но это не означает, что сейчас именно этот час — часы могли остановиться.
Я блуждал по разным эпохам и местам, так что сейчас даже не смогу с полной уверенностью сказать, что меня «возвратили» в тот же самый день, и даже более того — в тот же самый год, когда начались мои «испытания».
* * *
Итак, первым делом, зайдя в дом я звоню на «сотый номер» и выясняю, который час. Потом — включаю радио, по которому после длинных новостей сообщают какой сегодня день.
Интересное дело, но с момента начала этих моих последних передряг, (а то что на это все закончено я уверен, уверен неким сильным внутренним чувством) прошло всего несколько часов…
Но от этого я чувствую сильное облегчение. Все нормально. Я у себя дома, в своеем времени…
Я закуриваю и вновь выхожу во двор.
Вчера все еще только начиналось, и вот теперь — я жив, здоров и невредим, и могу жить дальше уже без того тяжкого груза, который угнетал меня последние несколько лет.
* * *
Осеннее солнце, не смотря на начало ноября жарило беспощадно. Я расстегнул кофту и посмотрел в прекрасное, такое прекрасное в своей голубой обычности небо без облаков и снова тяжело вздохнул:
— Надеюсь, что теперь так будет всегда! — сказал я — до конца жизни, небо больше не будет меняться, оно будет всегда самым-самым обычным без всякий аномалий, мрачных туч, красных молний и парящих где-то высоко проклятых ангелов!
Затем я немного пафосно, но, уверяю, мне это было нужно, присев на колено и положив ладонь на землю, как некогда Будда, произнес, призывая землю в свидетели:
— Я прошел через испытания!
Я чувствовал необычайный прилив сил, которые, будто изливаясь на меня с неба, наполняли меня и заставляли действовать.
* * *
Мне показалось странным, что еще какое-то время назад я искал покоя — я бродил кругами вокруг маминого домика, я с каким-то упоительным наслаждением вдыхал и выдыхал свежий слегка морозный воздух, наслаждаясь каждой секундой той жизни, которая была у меня, и о которой я думал, что она будет еще очень долгой:
— Все! — говорил я тогда себе — отныне я буду жить только для себя и на этом точка. Я буду наслаждаться каждым днем, каждой минутой, каждым взглядом и вздохом!
Я вспомнил, как уже несколько лет назад, в момент, когда закончились эти страшные галлюцинации чувствовал себя как человек, который освободился из заключения, в котором провел многие годы.
Или как солдат, выживший один после страшного боя, когда он был на грани и уже распрощался с жизнь так, что точно буквально знал, что обречен. Но вот… бой закончился, а он — жив…
* * *
Неожиданно позвонила мама и стала рассказывать о последних событиях в Москве:
— Начались самые настоящие бои! — говорила она взволнованным голосом, — правда пока они происходят только в центре. Взбунтовавшаяся молодежь под предводительством каких-то совершенно до сих пор неизвестных политиков! Но, слава богу, на нашей окраине все пока тихо-спокойно. Только в магазинах люди срочно закупаются едой, которую можно долго хранить — и, пожалуй все. Торговцы только рады, постоянно подвозят макароны и крупу!
В общем, мама собиралась приехать на дачу — и тут подождать, пока все утихнет:
— По телевизору говорили, что в Москву введут Кантемировскую дивизию с танками, а на канале, захваченном революционерами выступал дядька в медицинской маске с предупреждением к военным и полиции о том, что кто будет воевать против революционеров будет уничтожен. В плен они, якобы никого не берут, а раненых — добивают. Кантемировцам вообще было сказано, что те из них, кто войдет в Москву тут же и поляжет, а потом они, революционеры, выяснят, кто против них выступал — и репрессируют их семьи!
— Вот ведь как все серьезно! — ответил я полушутливым тоном (мою радость по поводу освобождения от моих неприятностей не могли омрачить даже тревожные сообщения из Москвы) — ну что ж? Жду тебя тогда здесь. Ты когда собираешься?
В лесу, который я разглядывал через наш сетчатый полупрозрачный забор происходило какое-то шевеление, явно производимое людьми. Я подошел к калитке, открыл ее, вышел, посмотрел на лес и после вернулся обратно за забор.
— Сейчас, со всеми делами расправлюсь — и поеду! — ответила мама и за сим мы с ней попрощались.
* * *
Я же продолжил свою гульбу меж грядками и деревьями, пока, поразглядывав одну из яблонь не решил обрезать ей часть ветвей сикатором.
Я конечно же понимал, что сейчас вроде как не совсем время для таких работ, но охота пуще неволи.
