Женщина положила бутылку в вязаную сумку так аккуратно, словно она была из богемского стекла, потом, подслеповато щурясь на солнце, посмотрела на бутылку в руках Нади и двинулась к ним. Глянув ей в лицо, Наташа похолодела.
— Надька! Ты посмотри!
— Да вижу! — сказала подруга неожиданно чужим голосом. — Отвернись ты, не смотри так!
— Но ведь это…
— Да тихо ты! Будем надеяться, она нас не узнает! Деньги есть?
Наташа протянула ей раскрытый кошелек, который прихватила из дома — она всегда носила деньги с собой. Надя заглянула внутрь, вытащила одну из синих бумажек.
— Разумный предел? — спросила она тихо. Наташа кивнула.
— Разумный.
Надя достала свои деньги, соединила бумажки вместе, сложила втрое и сжала в руке. Женщина медленно подошла к ним, пряча глаза, и спросила надтреснутым старческим голосом:
— Девочки, бутылочки не оставите?
На ней была старая кофточка и длинная юбка с накладными карманами — все очень старое, шитоеперезашитое, но чистое и аккуратное.
— Ага, — сказала Наташа, тщетно пытаясь придать голосу царственную небрежность, с которой говорит большая часть людей, оставляющих кому-нибудь пустые бутылки. Усердно разглядывая асфальт под ногами, она протянула ей бутылку, краем глаза увидела, как то же самое делает Надя и как ее вторая рука — с деньгами — опускается вниз.
— Спасибо, девочки, дай бог вам здоровья, — Наташа почувствовала, как у нее взяли бутылку. И почти тотчас же раздался голос Нади — голос уже вовсе незнакомый — дребезжащий, нагловатый — голос прожженной базарной торговки:
— Шо ж вы, бабуля, деньгами разбрасываетесь?!
Наташа осторожно подняла голову и увидела, что Надя, скривив губы в снисходительной усмешечке, протягивает женщине сложенные купюры. Ее глаза снова скрывались за темными очками.
— Я? — женщина смотрела изумленно, а пальцы ее правой руки уже суетливо обжимали карманы, проверяя, что в них.
— Ну, а кто — я что ли?! — сердито ответила Надя. — С чего б я стала вам свои давать?!
Рука женщины метнулась к деньгам и тут же повисла. Наташа видела, что она колеблется.
— Вы, наверное, ошиблись, — тихо сказала женщина.
— Да я же видела, как они у вас из кармана вывалились! Вот из этого, — Надя ткнула пальцем в сторону названного кармана, и женщина отшатнулась так испуганно, точно Надя собиралась сдернуть с нее юбку. — Во народ пошел, а?! От собственных денег отказывается! — она хихикнула.
— Да женщина, у вас выпали, — вступила и Наташа и протянула руку. — Ну, если вам они не нужны…
Женщина выхватила у Нади деньги, сказала «спасибо» и медленно пошла прочь, что-то бормоча о каком-то Коленьке, который вчера приходил. Бутылки в ее авоське изумленно звякали.
— Черт! — сказала Надя, сняла очки и начала с чрезмерным усердием протирать носовым платком совершенно чистые стекла.
— Думаешь, она поверила? — спросила Наташа. Надя пожала плечами.
— Во всяком случае, она ушла. А разберется если — не выкинет же.
— Может, надо было как-нибудь по-другому. Может, поздоровались бы и…
— Ага и представились, и денег потом дали! Ты, Натаха, иногда простая, как садовые грабли. Ты вспомни ее. Ты думаешь, она бы эти деньги взяла? И я не думаю, что ей было бы приятно, если б мы ее узнали.
— И так и так неправильно, — вздохнула Наташа.
— Да. Нельзя так вмешиваться в чужие жизни. Мы же не боги. Я и так уже…
Надя вдруг стрельнула глазами в сторону и отвернулась.
— Что «уже»?
— В ее жизнь вмешалась, правильно? Но, с другой стороны, если боги давным-давно в отпуске, кто-то же должен делать за них их работу.
Наташа внимательно смотрела на нее. Показалось ли или подруга только что чуть не выдала ей какую-то постыдную тайну? Но лицо той уже было обычным и сердитым.
— Жарко, — сказала она таким тоном, словно именно горячее июльское солнце было виновато во всех превратностях жизни.
Они обернулись и еще раз посмотрели вслед уходившей женщине, уже превратившейся в едва различимый силуэт на фоне пыльных платанов, — вслед своей первой учительнице.
* * *
— Ты давно не приходила.
— Некогда, ты же знаешь.
— Тебе постоянно некогда. У меня для тебя время почему-то всегда находилось.
— Перестань.
— Что у тебя с Пашей.
— Все прекрасно.
— Врешь!
— Это ты из-за носа что ли?
— Нет. Если бы он тебя ударил, ты бы дала сдачи и ушла. Я тебя знаю. Уж тут ты бы точно променяла его квартиру на нас.
— Перестань.
— Что, прошла любовь?
Мама старый человек и она неглупый человек.
— Мне так кажется.
— Его или твоя?
— Общая.
— Ну, что ж. Разве вы плохо живете?
— Да нет.
— Тогда это не страшно. Дом есть, работа есть. Детей вам пора заводить. Главное, чтобы дети были. Чтобы любили. А муж… так, при доме.
За окном ветер и горячая темнота. Большие старые часы щелкают маятником — туда-сюда — туда секунды, сюда минуты. Тихо бормочет старенький «Фотон». Вокруг пыльной люстры кружит большая мохнатая моль, тупо и упорно бьется о стекло, качаются тонкие подвески. Моль упряма — она не улетит, пока не сгорит, не разобьется или не выключат свет. Ее жизнь замкнулась на раскаленной спирали.
На кровати под простыней S-образный холмик — тетя Лина давно спит, рядом с ней — большой трехцветный кот, почти в таком же почтенном возрасте, как и она. Мама сидит в большом кресле с лопнувшей в нескольких местах обивкой. В руках у нее деньги.
— Ты бы хоть позвонила, предупредила, что придешь. Я бы что-нибудь испекла. И Лина бы спать не ложилась. Теперь-то ее не добудишься.
— Я не знала, что приду. Просто, оказалась в ваших краях и зашла. Заодно и деньги отдать.
— Неправда. У тебя что-то случилось, вот ты и пришла. Как тебе носовой платок нужен, так ты прибегаешь! Надьку твою чаще вижу, чем тебя!
— Перестань.
— Я тебя почти не вижу.
— Ну, мама! — Наташа встала со стула, подошла к ней, обняла — неловко — уже давно она этого не делала. И как только прикоснулась — что-то произошло, словно все винты, на которых держалось ее самообладание, вдруг развинтились, и она уткнулась матери в плечо, чувствуя, как глаза набухают влажным и горячим. Она пришла, чтобы деловито рассказать ей обо всем случившемся, посоветоваться насчет Паши — и все это спокойно, размеренно, как делают взрослые женщины. Но теперь она поняла, что не сможет рассказать ничего — связно, во всяком случае. И не будет рассказывать — ни к чему маме знать это все, волноваться лишний раз. Она чувствовала на спине мягкие мамины руки. Мама стала совсем седая. Только сейчас Наташа с внезапной остротой подумала о том, что мать не вечна, а время идет все быстрей и быстрей. Только мама и Надя. Дед ее не любит, тетя Лина в основном живет в каком-то другом, только ей одной понятном мире. А кто останется потом с ней, с Наташей? Правильно кто-то когда-то сказал: любовью не бросаются.
