Провожатый на миг замер. Несмотря на то, что стало светлее, Алёна не видела его лица — только затылок и кончик носа. На ногах грязные джинсы, подвёрнутые до колен. Он не ответил, но Алёна почувствовала, что незнакомец изменил к ней своё отношение.
Первые с момента счастливого спасения слова он произнёс, когда пещерный свет угас, уступив место облачному полдню. Выход из пещеры, тот самый, к которому она раз за разом обращала лицо во снах, оказался идеальной формы аркой, долькой мандарина, окружённой белыми камнями и маскирующейся снаружи зарослями дикой розы. Цветы давно уже отцвели, но кое-где остались завядшие бутоны, похожие на сжатые кулачки.
— Ты прибыла сюда, чтобы сделать меня свободным?
Он оперировал голосом так, словно это была сложная машина с множеством рычагов. Алёна думала, что понимает, в чём дело. Отсутствие собеседников. В таких условиях начнёшь и на луну выть.
— Спасибо, что спас меня, — сказала она, не отрывая глаз от мужчины. Солнечные лучи прошивали насквозь не только его неказистое одеяние, но и кожу. Складки её светились изнутри, как фруктовое желе. Человека такой комплекции ожидаешь увидеть выходящим из «Бургер Кинга» — выразителен, как ходячая реклама. Или антиреклама… Не похоже, чтобы он голодал. На лице ни единого волоска, как у кальмара. И не только на лице, а и на всех видимых частях тела. Человек, стоящий перед ней, казался комом пластилина, из которого кто-то не слишком умелый попытался вылепить гуманоида. Он повернулся и опустился на корточки, позволив девушке разглядеть дыры на коленях, а в них поистине мальчишеские ссадины. Было видно, что он не испытывает ни малейшего смущения по поводу своего внешнего вида или запаха, который, к слову, не разил наповал, но был довольно заметен. Так пахнет, когда поднимаешь крышку бабушкиного сундука, заполненного, помимо тряпок, ещё и керамическими чайниками с остатками заварки, травяными сборами, мышиным помётом и шкурками мелких животных.
«Боже, — подумала Алёна, опустив глаза, чтобы скрыть растерянность, и изучая босые ноги мужчины, — да в нём же килограмм сто пятьдесят».
Лицо с широко посаженными глазами и приплюснутым носом было карикатурно-детским. Оттопыренные, несвежие губы, что мужчина то и дело складывал трубочкой, оставляли сосущее чувство под ложечкой. Взгляд, в котором светилось лихорадочное любопытство, или даже… что это похоже на… злость? Обиду? Презрение? Ненависть?
— Пустяк, — он махнул рукой, отгоняя пчелу, — пустяк. Рад, что больше не один. Если ты сможешь меня отсюда вытащить… да, нам надлежит познакомиться. Кто ты?
Лоб и крупные дряблые щёки хранили следы глубокой депрессии. На левой руке не хватало трёх пальцев, два оставшихся, указательный и средний, совершали непрерывные движения, как ножницы, перерезающие одну красную ленточку за другой.
Сегодня день удивительных открытий, — словно говорили они.
— Меня зовут Алёной. Я прочла твой блог, даже написала электронное письмо…
— Дневник! — лоб мужчины на миг разгладился. Он обнажил ряд удивительно плоских зубов — ни намёка на резцы, — и это моментально разрушило иллюзию, что перед ней обычный человек, пусть и попавший в тяжёлую ситуацию. — Он сработал? Правда? Ты читала его?
— Мы с мужем живём в Питере, — сказала Алёна. Улучила мгновение, чтобы привести себя в порядок. Это было лишним. Одежда почти полностью высохла. Волосы спутаны, и, потратив некоторое время, чтобы убедиться, что пятерня в этих условиях не становится расчёской, она оставила их в покое. — Примчались сюда только для того, чтобы удостовериться, насколько сумасшедшим и удивительным может быть наш мир. Юра был настроен скептически, но я… я верила с самого начала.
Глядя в коровьи глаза Валентина, Алёна закончила свою фразу без должного энтузиазма. Услышав за спиной щелчок, она с трудом подавила желание обернуться. Хрустнула веточка… или захлопнулась мышеловка, освободив её от необходимости думать, что это она здесь охотница за сыром. Она вдруг смогла взглянуть на свою зависимость от дневника Валентина со стороны, восхититься тончайшей вязи и прочности верёвки, что вела её всё это время, как скотину. Юра… ведь он во многом был прав!
— Мы приехали узнать, что случилось с тобой после того… после всего этого. Понимаешь, о чём я?
Бросила по сторонам ещё один взгляд. Чуть подальше начиналось болото. Голые пни торчали из земли, как резные скульптуры на советской детской площадке. Деревья кренились в разные стороны; Алёна видела тонкие, поеденные насекомыми и мелкими животными, стволы ив и ольху, с которой отслаивалась и опадала, как кожа с прокажённого, кора. В стороне белели останки построек, окружённые небольшими чёрными лужицами.
— Это ведь мир, который придумала для себя Мария? — спросила девушка. — Где она сама? Я очень хочу с ней увидеться. Ты так здорово о ней рассказывал… Всё, что она говорила… прямо берёт за душу.
— Марии здесь больше нет, — губы Валентина шевельнулись. Голос был настолько тихим, что Алёне пришлось наклониться вперёд. — Она была здесь, но теперь её нет.
Алёна почувствовала дуновение тревоги. Она заставила себя посмотреть ему в глаза. Не то чтобы она ожидала, что он отомкнётся, как сейф, вывалив разом все тайны, которые, похоже, скрывает, но…
— Но это же её мир. Мир, где вы встретились. Где же ей ещё быть?
— Послушай… А… э…
— Алёна.
— Воистину. Скажи, как мне отсюда выбраться? Как ты сюда попала? Шаг за шагом. Как только ты пойдёшь обратно, я смог бы последовать за тобой. Если ты читала дневник, то знаешь, через что я прошёл и как долго здесь нахожусь. Так что у меня нет никакого желания разводить бессмысленную… как это называется? Бессмысленную софистику.
— Да, — Алёна почувствовала укол вины, однако тревога не проходила. Облака неслись по небу со скоростью реактивных самолётов. Среди руин взвизгнул какой-то зверёк. — Конечно, ты прав. У меня был гид. Твоя старая подруга, Чипса, попугай.
— Чипса погибла. Она превратилась в чудовище.
— В нашем мире нет. Всё это время она преспокойно сидела в клетке, в вашей квартире. Старуха, что живёт по соседству, кормила её.
— Дальше, — бесстрастно сказал Валентин.
— Птица говорила, — Алёна подняла глаза и продекламировала несколько фраз. Потом она сказала: — Всё это имеет прямое отношение к твоему бедственному положению. Что делала я — так это старалась в точности следовать советам. «Стой на пороге» значило, что нужно находиться на пороге сна, не проваливаясь в него и не теряя ощущения себя самого — всё время быть посередине. Так я могла бы рано или поздно добраться до выхода из пещеры. Про реку, думаю, и без того всё ясно. Так что, — Алёна передёрнула плечами. — Я до сих пор сплю.
Рассказывая всё это, девушка вспомнила, как шла по коридору мимо календаря с лошадьми, мимо этажерки с обувью, не удосужившись вызвать для старой индианки скорую… «Это была не я, — сказала она себе. — Девочка, которую растили мои родители, ни за что бы так не поступила». Она могла припомнить ровное, спокойное дыхание, потрескивание свечей и струйку дыма, которая выплыла следом за ней через парадную. Только внимательный человек мог запомнить такие мелочи, а Алёна вовсе не считала себя внимательной. В детстве к ней легко приклеивался целый ворох эпитетов, обозначающих безалаберность. Было время, когда она даже ими гордилась.
— Моя птица умерла, — злобно сказал Валентин. — Она была мне единственным другом на протяжении долгих лет. Это, видно, какая-то фальшивая Чипса. Я не передавал через неё никаких посланий, просто потому, что не мог. Я здесь лишён всякой связи с тем, что снаружи.
— Тогда кто?
— Значит, ты заходила в мою квартиру? — мужчина игнорировал вопросы с завидным высокомерием.
— Конечно. Там всё как обычно… — Алёна подумала, что фраза «как обычно» плохо характеризует этого человека. Ведь чудачества, граничащие с психическими патологиями, проглядывали между строк так явно, что девушка удивлялась себе: как она могла не предавать этому значения? Впрочем, она всегда любила людей, у которых стрелка компаса в голове показывает на юг. — Думаю, это похоже на слоёный пирог. Когда-то была всего одна квартира, и ты жил в ней, пока что-то в мироздании не сломалось… и тогда слои разделились.
