– Минуточку, – перебил Фельдман, – во-первых, толковыми бывают только словари. Во-вторых, мы понятия не имеем, куда вы собираетесь нас везти. В-третьих, вы что-то переусердствовали с конспирацией, и дело попахивает недоразумением. Обратиться к тебе посоветовал некто Карский, влиятельный делец на черном рынке. Если напряжешься, то вспомнишь эту фамилию. Его каналы меня не волнуют. За переброску информации заплачено пять тысяч евро. Лично я не знаю, чем ты занимаешься и где работаешь. Мы хотим всего лишь продать раритет, якобы наделенный особого вида… энергией. Наделен или нет, разбирайтесь сами, я хотел лишь подсобить другу и немного заработать – в свете напряженных семейных обстоятельств.
– Немного заработать – это не спорю, – сухо произнес Гурвич. – Но почему-то нам кажется, что вы решили пробежаться за двумя зайцами. А что бывает, если гонишься за двумя зайцами?
– От егеря по морде получаешь, – проворчал Павел. – А если кажется, Евгений, не забывай вовремя креститься…
Артем тоже хотел внести свою лепту в этот несусветный бред, но все трое недругов в машине, за исключением шофера, дружно засмеялись. Это был холодный и зловещий смех. Их глаза блестели инеем, лица обретали злобное, неприступное выражение. Он обнаружил с нарастающим ужасом, что эти люди только временно могут притворяться нормальными людьми. Они иные. Иное тесто, иная природа. Их изменила принадлежность к структуре, о глобальной вредоносности которой предупреждал еще покойный Ангерлинк. Они знают о мире что-то такое, чего не знают другие. И к людям иного мировоззрения относятся, как к ничтожным насекомым…
– Что же вы не смеетесь, господа? – предложила присоединиться к веселью Анюта. – Неужели самим не смешно?
– Увольте, – пробормотал Фельдман, – хорошо смеется тот, кто смеется по собственному желанию…
Разумеется, ни в какой Бухарест их не повезли. Судя по положению солнца за спиной, машина направлялась на север. Это не было откровением. Восточные Карпаты, жудец (административная единица) Пошту, местечко Горошаны, дикий горный край… Назойливая мысль не давала покоя: если, по уверению Гергерта, в урочище невозможно попасть традиционным образом, как планирует это сделать Гурвич на вполне материальном микроавтобусе?
Хотя кому об этом лучше знать, как не Гурвичу? Стоит ли гадать на кофейной гуще, если впереди еще долгая дорога?
Сопровождающие демоны не спускали с них глаз, машина резво бежала по шершавому асфальту. Слипались глаза. Он неудержимо погружался в сон. Просыпался от очередного кошмара, видел перед собой насмешливые глаза парня с собачьим именем Джерри (явно кликуха), сосредоточенный, проникновенный взор Анюты – у нее были потрясающе обворожительные глаза… отворачивался, испытывая предательскую дрожь, утыкался в окно, засыпал. Трубили трубы Страшного суда, за трубами вступали саксофоны… Он просыпался, снова упирался в окно. Светило солнце, но в затемненном окне казалось, что уже сумерки. Тянулись серые пригороды, приземистые здания с плоскими крышами, мелкие фабрики за бетонными заборами, бесконечные линии электропередач, свалки, населенные худыми собаками и причудливыми двуногими существами. Дорога явно не считалась гордостью местных властей – их везли какими-то убогими закоулками. Временами дорога вырывалась из мест, испачканных человеком, погружалась в молодые дубравы, хорошо продуваемые сосняки, петляла по лугам, заросшим травами. И снова пылили по рабочим поселкам, мимо двухэтажных домов, подозрительно смахивающих на бараки, заваленных хламом пустырей, стаек пацанов в обносках, гоняющих мяч и норовящих швырнуть под колеса орущую курицу. Белье на растяжках, колдобины, первое мусорное кольцо, второе…
После очередного панического пробуждения он обнаружил, что равнина осталась позади, вокруг проезжей части громоздятся холмы, похожие на горбы верблюдов, поросшие кустарником, хвойные перелески в седловинах. Крохотные деревушки – и дома весьма смахивают на украинские мазанки, крытые соломой. Украина, в принципе, близко. Можно сбежать на рывок – на север, через перевалы, к закарпатским братьям-хохлам…
Водитель сделал остановку перед развилкой. Вышел из машины – здоровенный малый с пудовыми кулаками и одутловатым лицом. Вытащил из багажника две канистры по двадцать литров, потащил на заправку. Заезжать на станцию он почему-то не захотел. Не утруждаясь, приволок бензин, слил в горловину. И снова предгорья Восточных Карпат, старинная, овеянная легендами земля Трансильвания. Гдето в этой местности зверствовал князь Дракула, никогда не бывший вампиром, но прославившийся лютым нравом – даже по меркам не самого гуманитарного пятнадцатого века. Уроженец старинного трансильванского городка Сигишоара, второй сын Влада Второго, князя Валахии. Сделался Владом Третьим или Владом Цепешем, то есть Сажающим на колья. Нарек себя Дракулой, поскольку отца звали Дракул, то есть «Дракон», то есть «Дьявол» (в этих областях дракон был синонимом дьявола) и являлся он членом католической секты «Орден Дракона»… В этих землях родилась и расползлась отсюда по миру жуткая вера в вампиров – сосущих кровь мертвецов. Неизвестно, есть ли дым без огня, но вампиров в Трансильвании, мягко говоря, не любили. Кошмарные истории будоражили народ, ходили из уст в уста, рождая в умах невиданных чудовищ. Вампиров боялись буквально все – богатые, бедные, безграмотные, образованные. Молились Богу, чтобы избавил от встречи с кровососом, выдумывали правила, как бороться с бродячими бессмертными душами, увешивали жилища оберегами, пригвождали умерших в могилах кольями к земле, чтобы не смогли подняться, хоронили трупы с серпами у шеи – дескать, если у трупа возникнет желание подняться из могилы, он сам срежет себе голову…
Предгорья Карпат постепенно поднимались, росли в объеме. Здесь не было голых хребтов, все возвышенности покрывали хвойные леса. Тянулись деревеньки, небольшие городки, коровьи стада на лугах. Пенсионеры на завалинках, стайки молодых бездельников, провожающих хмурыми взглядами каждую машину.
Поселковый люд торговал по обочинам ненужными вещами. Не самая трудолюбивая нация. Валовой национальный продукт на душу населения всего полторы тысячи долларов, а любимое крестьянское кушанье по сей день мамалыга – густая кукурузная каша…
Качество дороги заметно портилось. Относительно гладкий асфальт теперь представлял бетонку с повышенным содержанием речной гальки. Пышный православный храм посреди бедной деревни, на окраине другого поселения – устремленный в небо игольчатыми кровлями католический собор. Фасад приличный, а боковая стена осыпалась почти полностью, выломан кусок кладки, и опасное место огорожено забором. Разрушенная средневековая крепость в стратегической когда-то седловине перевала. Заросшая мхом крепостная стена, разваленные сторожевые башни, и лишь одна, уцелевшая, возвышается над частоколом нелюдимых скал…
Когда к Артему опять вернулось сознание, машина стояла у обочины, а Фельдман тряс его за плечо.
– Пробуждайся, Артем, нас выпускают погулять. Вчувствуйся, какой тут воздух.
– Перед смертью все равно не надышишься, – проворчал Артем и начал, старчески кряхтя, выбираться из машины.
Воздух был потрясающий – прозрачный, легкий, невероятно вкусный, насыщенный ароматами луговых трав и цветов. Закружилась голова, он прислонился к дверце, еще раз глубоко вдохнул…
Солнце клонилось к закату, озаряя вершины деревьев мягким желтоватым светом, серебрилось в речушке, протекающей буквально под ногами. Далеко на севере холмы вздымались уступами, превращаясь в полноценные горы, подернутые сизой дымкой. В ста шагах был мост с дощатыми перилами и бревенчатым настилом. Справа раскинулась крупная деревня. Заправка, магазинчики, питейное заведение, стихийный «колхозный» рынок. Десяток машин на площадке перед базарчиком. Провинциальная суета. Из распивочной вывалился мелкий мужчина в расстегнутой рубахе – из тех, что «мал мужичонка, да велика печенка», рухнул с крыльца, поднялся на четвереньки, добрался до ближайшего дерева, обвил, как любимую женщину. Старуха с прямой спиной на скамейке: вылитая скульптура Донателло «Мария Магдалина» – дряхлая уродливая ведьма, изможденная отшельница (правда, не в звериных шкурах). Кучка мужиков, подозрительно смахивающих на цыган, окружила допотопный драндулет с поднятой крышкой капота, чесали репы, энергично высказывали мнения о заглохшем моторе. Самый продвинутый в техническом плане тянулся к аккумулятору – попробовать клемму на язык. Другой отговаривал – видимо, знал, что если лизнуть аккумулятор, то язык самоампутируется.
– И эта страна претендует на брюссельскую капусту, – проворчал Артем.
– На что? – не понял Павел.
– На деньги Евросоюза. Павел усмехнулся.
– Не о том думаешь.
– Не хочу о ТОМ думать, – процедил Артем и повернул голову. Ослаблять контроль никто не собирался. Гурвич размеренной поступью удалялся к магазину – видимо, кончились сигареты. Анюта, набросив на плечи черную куртку, расставив ноги в зауженных брюках, стояла над обрывом, созерцая веселую игру мальков на перекате. Кряжистый шофер и безволосый Джерри сидели на косогоре и не спускали глаз с пленников. Джерри курил, а шофер, наверное, был спортсменом – грыз травинку.
