Они все время работали и за работой пропустили день его рождения и годовщину свадьбы. Если она забыла о таких важных вещах, то как же она могла помнить о здоровье мужа? Могла ли она предвидеть надвигавшийся сердечный приступ? Появлялись ли на его лице признаки усталости или стресса? Все эти вопросы давили ее своей тяжестью, порождая чувства вины и раскаяния.
– Эй, Джефферс, прекрати, – проронил Марк, будто прочитав ее мысли. – Ты не виновата в том, что случилось с Гленном. Ты обращалась с ним не так, как я с Пэтси. Боже мой, бывали случаи, когда она не видела меня по нескольку дней.
– А где я была все эти дни? В Сиэтле? Нет! О, Марк, я никак не избавлюсь от мысли, что могла предвидеть случившееся, если бы уделяла Гленну побольше внимания. Я должна была осознать, что чересчур напряженная работа обязательно свалит его.
– Хорошенькое дело, – произнес Марк шутливым тоном. – Котел обвиняет чайник в том, что тот черный! Ты же сама такая, Энн!
Оставшееся время Марк Блэйкмур старался уводить разговор подальше от Ричарда Крэйвена и болезни Гленна, обнаружив вскоре, что осталась лишь одна тема разговора – его развод. Он рассказал своей спутнице почти обо всем, что имело хоть какое-то отношение к его семейным проблемам, и с удивлением сделал два открытия: во-первых, на Пэтси лежит такая же вина за развод, как и на нем, а во-вторых, с Энн Джефферс можно говорить практически на любую тему. Никогда еще у него не получалось столь откровенного разговора с женщиной. Он не мог понять, что бы это значило, и настороженно посматривал на нее, когда они выходили из самолета в Сиэтле. Не менее удивительным оказалось и другое обстоятельство: ее брак, несомненно, являлся достаточно прочным. Если бы она была одинокой...
Марк Блэйкмур попытался избавиться от этих навязчивых мыслей, но они, похоже, глубоко засели в его сознании и беспокоили душу, как заноза. Что же теперь делать? Опять увлечься чужой женой?
Превосходная перспектива, черт возьми!
Такси подъехало к центральному входу больницы, и Энн стала рыться в бумажнике, чтобы расплатиться по счетчику и оставить таксисту чаевые.
– Спасибо, мадам, – сказал водитель с таким жутким акцентом, что она с трудом разобрала его слова. – Не знаю, какая у вас стряслась беда, но, надеюсь, все будет нормально.
Рассеянно кивнув, она вытащила из машины небольшой плоский чемодан и вошла в здание больницы.
– Вам нужно пройти в отделение реанимации, – объяснил ей человек в красном пиджаке. – Пройдите в конец вестибюля, первый лифт направо, поднимитесь на третий этаж и налево. Там увидите нужное вам отделение.
Оказавшись на третьем этаже, Энн окунулась в пространство, ограниченное со всех сторон красноватыми стенами цвета "флэш". Очевидно, оформители были уверены в том, что цвет сырого мяса и крови должен наилучшим образом отражать специфику этого отделения и чем-то напоминать цвет кожи представителей неизвестной доселе расы. Энн с грустью подумала о том, что ее муж всегда ненавидел этот цвет, а сейчас, наверное, и подавно – если, конечно, он еще способен обращать внимание на подобные пустяки. Повернув налево, она увидела двойную стеклянную дверь и в растерянности остановилась.
– Мама, это здесь, – услышала она рядом с собой тихий голос Хэдер. В тот же миг дети повисли у нее на шее.
– Как он там? – спросила Энн с тревогой в глазах. – Что вам сказали?
– С ним все будет в порядке, – успокоила ее дочь. – Они нацепили на него множество каких-то аппаратов и проводов, но доктор сказал, что это просто для контроля.
Почувствовав некоторое облегчение, она устало опустилась на стоявший у двери стул. В нескольких футах от стула стоял небольшой столик с красным телефоном. Мысль о том, что жизнь Гленна уже вне опасности, была настолько приятной, что ей захотелось пошутить. Она посмотрела на Кевина и улыбнулась.
– Ты, наверное, попросил президента, когда снял трубку этого телефона?
Тот густо покраснел и кивнул:
– Не мог отказать себе в этом удовольствии.
– Я чуть не убила его, – вспылила Хэдер и угрюмо посмотрела на брата. – Отец, может быть, умирает в двух шагах от него, а он тут со своими дурацкими шуточками!
– Ничего он не умирает, – огрызнулся Кевин. – И вообще, Хэдер, оставь меня в покое! Это совсем не...
Махнув рукой на детские споры, Энн сняла трубку красного телефона, представилась и получила разрешение пройти в палату Гленна.
– Ваш муж в триста восьмой, – сообщила ей сестра. – Он сейчас не спит, но не рассчитывайте, что он будет с вами долго говорить, да и вам не следует слишком утомлять его. Договорились? Ему сейчас нужны покой и сон.
Дверь в палату была открыта, но Энн на мгновение застыла у порога, стараясь подготовиться к тому, что может увидеть внутри. Затем она собралась с силами, тяжело вздохнула, изобразила на лице жизнерадостную улыбку и решительно переступила порог палаты. Приготовленные загодя подбадривающие слова застыли на ее губах. В человеке, который лежал на больничной койке, никто не смог бы узнать ее мужа.
Его лицо было землисто-серым, а все тело словно съежилось и было опутано, как и сказала Хэдер, множеством трубочек и проводов. К одной руке Гленна была прикреплена внутривенная игла, а грудь почти полностью покрывали электроды, поставлявшие на мониторы информацию о состоянии больного. Даже непосвященный человек мог легко определить состояние его пульса, ритмичность дыхания и температуру тела. Конечно, на мониторы поступала масса и других данных, в которых Энн не смогла сразу разобраться. Если его жизнь действительно вне опасности, то почему же они так подробно фиксируют все параметры его жизнедеятельности?
Энн подошла поближе. Глаза Гленна внезапно открылись, но ей показалось, что он смотрит сквозь нее. Только минуту спустя ему удалось сфокусировать зрение и произнести первые слова.
– Думаю, что мне придется вернуться к обычным домам, – медленно выдавил из себя Гленн. – Высотные здания мне противопоказаны.
Слезы облегчения скатились по ее щекам. Она подошла к кровати, наклонилась над мужем и поцеловала его в лоб.
– Что же ты делаешь, Гленн? Ты представляешь, как ты напугал меня?
– Тебя? – грустно усмехнулся он. – А что же тогда говорить обо мне? Сперва я оказался жертвой невиданной акрофобии, а потом вдруг свалился, как колода!
Энн изумленно вытаращила на него глаза:
– Акрофобия? С каких это пор у тебя появилась акрофобия?
– Полагаю, что с сегодняшнего утра. Первый приступ начался на пятом этаже, а потом чем выше я поднимался, тем хуже мне становилось.
Она укоризненно покачала головой.
