Наконец, поезд вошел под стеклянные своды Варшавского вокзала, и когда путешественники вышли, то увидели проходившего мимо вагона и, видимо, искавшего их барона.
Максимилиан Эдуардович очень изменился. Высокий стан его сгорбился, лоб покрылся морщинами, а волосы и борода поседели.
«Неужели его совесть тяготит двойное убийство, и это так преждевременно состарило его?» — подумал доктор, разглядывая барона, обнимавшего князя, выражая ему радость видеть его опять.
Когда Елецкий представил ему своего спутника, барон протянул руку и любезно сказал по-английски, что считает удовольствием и честью предложить свое гостеприимство уважаемому Равана-Веда. Сопровождавший приветствие взгляд доказывал доктору, что его не узнали.
С лихорадочным нетерпением ожидала Лили приезда путешественников. Она обошла комнаты, предназначенные для гостей, расставила везде полные цветов вазы и те мелочи, которые создают уютную обстановку, а затем оглядела роскошно сервированный стол. Стоя у громадного окна в гостиной, она смотрела на улицу, и ее хорошенькое личико, обыкновенно прозрачно-бледное, рдело ярким румянцем.
За это время Лили похорошела, была чрезвычайно грациозна и стройна, но главную прелесть составляли большие, темные, кроткие, как у газели, глаза и роскошные волосы, редко встречающегося пепельного цвета.
Конечно, она легко могла внушить любовь к себе, но скромная и застенчивая Лили никогда не думала об этом, и ее волнение объяснялось только радостью вновь увидеть своего учителя, предмет своих грез, который уже возбудил в ней бесконечное обожание, когда она была еще ребенком.
Наконец, она увидела подкативший большой автомобиль отца, потом услышала в смежной с гостиной прихожей голос барона, отдававшего приказания, и другой, который знала очень хорошо, несмотря на то, что много лет не слышала его.
Сердце ее охватило такое блаженное чувство, что она на минуту зажмурилось и прижала руку к трепетавшему сердцу. Но вдруг она вспыхнула и живо открыла глаза, когда веселый, радостный голос обратился к ней:
— Что же, Елизавета Максимилиановна, разве вы не хотите видеть старого приятеля?
Смущенная и сконфуженная, протянула она обе руки князю, а тот смотрел на нее с нескрываемым восхищением.
— О, наоборот, я рада и благодарна вам за все ваши наставления.
— Ваше усердие применять их на деле, гораздо ценнее, нежели то, немногое, чему я вас научил, — ответил князь, целуя ей руку, — но как вы выросли, изменились, дорогая ученица! А можно мне в память о прошлом называть вас м-ль Лили?
— Конечно, конечно, даже просто Лили. Ведь вы — мой наставник и учитель, — весело ответила она.
Князь засмеялся.
— Это означало бы уже злоупотреблять вашей добротой. А вот позвольте представить вам моего друга, ученого, врача-индуса Равана-Веда.
Лили протянула руку с любезным приветствием, и ее взгляд равнодушно скользнул по высокой фигуре почтительно раскланявшегося с ней индуса. Но когда глаза их встретились, Лили вздрогнула и с непонятным ей любопытством стала всматриваться в бронзовое лицо незнакомца. Его черты ей ничего не сказали, но глаза… Где она уже видела эти глаза, и их добрый, почти нежный взгляд?
Приглашение барона к обеду прервало разговор, и все перешли в столовую. Князь с особенным интересом наблюдал первую встречу и во время обеда подметил, что Лили часто посматривала на индийского гостя, пристально и испытующе вглядываясь в него.
Воспользовавшись минутой, когда барон беседовал с индусом, Елецкий нагнулся к Лили и спросил вполголоса:
— Разве мой друг Равана-Веда не понравился вам, что вы так вздрогнули, взглянув на него?
— Нет, не то. Меня поразили глаза этого индуса. Не напоминают ли они вам кого-нибудь? — так же тихо спросила Лили. На отрицательный жест князя она прибавила: — Вы, конечно, мало знали его, а я-то хорошо помню, и глаза этого господина напомнили мне глаза доктора Заторского. Сходство это странное, но поразительное: взгляд совершенно один и тот же.
— Разумеется, это очень любопытно, что глаза человека, родившегося под тропиками, походят на глаза умершего, типичного северянина, — заметил князь.
— Доктор всегда был добр к нам и память о нем дорога мне, как о самом близком человеке. Я узнала, что Вадима Викторовича схоронили неподалеку от его умершей тетки на Александро-Невском кладбище, и сыскала могилу: она была совершенно заброшена и деревянный крест совсем покосился. Со стороны двоюродного брата усопшего, получившего хорошее наследство, нехорошо, что он пожалел поставить памятник. Лучше было бы оставить гроб в Зельденбурге, в нашем склепе, — с негодованием закончила Лили.
— Я закажу ему приличный памятник, — сказал князь.
— Благодарю, но это уже сделано. По моей просьбе папа дал две тысячи рублей для этого, и я поставила прекрасный памятник из белого мрамора. Могила украшена цветами и сторожу поручено поддерживать неугасимую лампаду перед помещенной в кресте иконой Пресвятой Девы. Я часто езжу туда молиться и ношу цветы.
Она говорила по-русски и была так взволнована, что не заметила загадочного взгляда, который бросил на нее индус.
— Знаете, Алексей Адрианович, — понизив голос заговорила она снова после минутного молчания, — я слышала, что слуги в Зельденбурге утверждают, будто видели маму, бегавшую по стеклянной галерее с отчаянными жестами. Несомненно, ее душа страдает, потому что она ведь умерла без покаяния! О! Какой страшный грех взял отец на свою совесть. Но, скажите, неужели нельзя сделать что-нибудь для облегчения ее страданий и успокоения в могиле?
— Надо подумать. Но я буду горячо молиться за нее, — ответил князь, с сожалением глядя на взволнованное личико и влажные глаза Лили.
После обеда продолжали беседовать, и юная баронесса рассказала о своем свидании с Мэри, упомянув, что та чрезвычайно изменилась.
— Ее дом не нравится мне. Все в нем очень богато и красиво, но в прихожей много истуканов с бесовскими рожами. Фи! Вообще, у нее появились странные вкусы. Хотя бы: она не расстается со своим прирученным тигром, а часть лета намеревается провести в страшном Зельденбурге.
— Барон уже говорил мне об этой, тем более странной для молодой женщины фантазии, что ведь она сама пережила там большое горе.
— Знаете, мне кажется, что несмотря на замужество, она не забыла Вадима Викторовича. Когда я выразила удивление по поводу ее намерения жить в Зельденбурге, она с грустью сказала: «Это место очень дорого мне: я провела в нем лучшие дни моей жизни».
Наступившее время было блаженным спокойствием для Лили, и наоборот, отмечено неустанной работой для князя с приятелем.
