Филипп колебался, глядя на него тяжелым, подозрительным взглядом. Затем он медленно покачал головой.
– Нехорошо вводить ее в заблуждение. В конце концов, ей не принесет радости твое притворство. Не думаю, чтобы она почувствовала себя лучше от твоей лжи, – она очень плохо выглядела, когда я пришел.
– Плохо?
– Да. Бледная и потерянная. Ты же знаешь Поппи, знаешь, как она за все переживает. Нельзя играть ее чувствами, – Фил недобро прищурился, – так что держись некоторое время подальше. Просто чтобы убедиться, что она не питает напрасных иллюзий.
– Хорошо, согласен, – пробормотал Джеймс, он уже почти не слушал Фила.
– Ладно, – заключил Фил. – Мы с тобой договорились, но предупреждаю: если ты нарушишь договор, пеняй на себя.
Джеймс не услышал и этих его последних слов и только потом понял, что это было ошибкой.
* * *
Поппи лежала в темной палате и прислушивалась к маминому дыханию.
«Ты не спишь, – думала она, – я тоже не смогу заснуть, и ты знаешь, что я не сплю, а я знаю, что ты лежишь с открытыми глазами…»
Но ни одна из них не нарушила молчания. Поппи отчаянно хотелось хотя бы намекнуть маме, что все будет хорошо. Но как это сделать? Она не могла выдать секрет Джеймса. И даже если бы она это сделала, мама все равно не поверила бы.
«Я должна найти выход, – размышляла Полпи, – должна». Это был самый долгий день в ее жизни, в ее жилах теперь текла чужая кровь, делая свою медленную волшебную работу. Она не могла, просто не могла лежать с открытыми глазами…
Несколько раз заходила сестра проверить ее состояние. Но Поппи даже не проснулась. Впервые за несколько недель боль не прерывала ее сна.
На следующее утро, едва проснувшись, она почувствовала смущение и слабость. Когда она села на кровати, перед глазами у нее замельтешили черные точки.
– Проголодалась? – спросила миссис Хилгард. – Тебе принесли завтрак.
Запах яиц, приготовленных на больничной кухне, не вызывал аппетита, но Поппи, видя волнение мамы, немного поковырялась в тарелках на подносе. В зеркале ванной комнаты она осмотрела свою шею. Странно, на ней не осталось никаких следов.
Когда она вышла из ванной комнаты, мама плакала. Никаких потоков слез, никаких всхлипываний. Она просто промокала глаза бумажными носовыми платками. Этого Поппи вынести не могла.
Ma, если ты боишься… не знаешь, как мне сказать… то я все знаю.
Слова слетели с ее губ раньше, чем она успела их обдумать. Миссис Хилгард в страхе обернулась. Она смотрела на дочь, и из глаз ее текли слезы.
– Поппи, ты… знаешь?..
Я знаю, что у меня, и знаю, насколько это плохо, – сказала Поппи.
Даже если она поступила необдуманно, исправлять последствия было поздно.
– Я слышала, как вы с Клиффом разговаривали с врачами.
О боже!
«Я ничего больше не могу ей сказать, – думала Поппи. – Я не могу успокоить ее сообщением, что не собираюсь умирать, что надеюсь стать вампиром, хотя и не уверена на сто процентов, что мне это удастся, потому что многие не выдерживают трансформации. Но если повезет, через несколько недель я смогу благополучно пить кровь.
Кстати, я не спросила Джеймса, как долго это будет продолжаться».
Мама тяжело дышала, стараясь успокоиться.
Поппи, я хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю. Клифф и я, мы все сделаем, все, чтобы тебе помочь. Он сейчас как раз смотрит протоколы некоторых исследований. Есть новые методы лечения. Если бы можно… вернуть назад время… когда лечение еще…
Это было невыносимо. Поппи остро чувствовала боль своей матери. Она вливалась в ее кровь, билась в ней, как прибой, сводила с ума.
«Это та кровь, – решила она. – Это она делает во мне свою работу, меняет меня». Поппи подошла к маме, чтобы обнять ее.
Мам, я не боюсь, – сказала она, прижимаясь к маминому плечу, – я не могу объяснить этого, но я не боюсь. Я не хочу, чтобы ты страдала из-за меня.
Миссис Хилгард разрыдалась и сжала ее в объятиях, словно защищая дочь от смерти.
Поппи тоже плакала, горько плакала, по-настоящему, потому что даже если она не умрет, как все смертные, ей предстоит многое потерять: свою прежнюю жизнь, свою семью, все, что ей знакомо с детства. Так хорошо было выплакаться, ей очень нужно было облегчить душу.
Немного успокоившись, Поппи снова принялась утешать маму.
Единственное, чего я не хочу, так это чтобы ты волновалась и переживала. – Она посмотрела вверх, на мамино лицо. – Ты ведь попробуешь? Для меня.
«О Господи, я похожа на Бетт из „Маленьких женщин“!1 Святая Поппи! А правда состоит в том, что если бы я действительно умирала, то рыдала бы и билась в истерике все дни напролет».
По крайней мере, ей удалось успокоить маму. Она была по-прежнему вся в слезах, но выглядела по-настоящему гордой.
Ты просто нечто, Поппи, – только и могла вымолвить миссис Хилгард, но губы ее дрожали.
Поппи в ужасном замешательстве отвела взгляд, ее спасла новая волна слабости. Она позволила маме отвести себя в кровать.
И в это время она придумала, как сформулировать вопрос, который она хотела задать маме.
Мам, скажи, – медленно начала Поппи, – что, если где-нибудь меня могли бы вылечить, например в другой стране… или еще где-то, но я не смогла бы вернуться оттуда? Я хочу сказать, если бы ты знала, что со мной все в порядке, но никогда больше меня не увидела бы? – Она испытующе поглядела на маму. – Ты хотела бы, чтобы я согласилась на это?
Мама ответила мгновенно, не раздумывая:
Дорогая, я хотела бы, чтобы ты вылечилась, даже если для этого потребовалось бы отправить тебя на луну. На столько, на сколько потребовалось бы. – Она помедлила минуту и спокойно добавила: – Но такого места нет. Я очень хотела бы, чтобы оно существовало.
Я знаю. – Поппи нежно погладила ее руку. – Я просто спросила. Я люблю тебя.
Этим же утром, чуть позже, пришли доктор Франклин и доктор Лофтус. Встреча с ними оказалась не такой ужасной, как предполагала Поппи, если не считать того, что она чувствовала себя обманщицей, когда они восхищались ее «потрясающей выдержкой». Они говорили о том, что в медицине не существует двух одинаковых случаев, что знали людей, которые попали в ничтожный процент выживших. Святая Поппи не знала, куда деться от стыда, но слушала и кивала головой до тех пор, пока они не начали говорить о новых обследованиях.
– Мы хотели бы сделать ангиограмму и лапаротомию, – сказала доктор Лофтус, – ангиограмма – это…
Это когда мне в вены воткнут трубки? – вырвалось у Поппи, прежде чем она успела что-либо подумать.
Все смотрели на нее с нескрываемым удивлением. Доктор Лофтус улыбнулась:
Похоже, ты читала об этом.
Нет, я просто… Думаю, я где-то об этом слышала, – ответила Поппи.
