Ознакомительная версия.
Валентин разглядел на лацкане пиджака старика орден, и в его голове возник образ, образ-воспоминание одного из фильмов о войне, а конкретно — эпизод, когда советский солдат в вагоне эшелона, следующего на фронт, уговаривал девчонку отдаться ему, дескать, может быть, он на днях героически погибнет и так и не побывает ни разу с женщиной. Сердобольная девчонка соглашается, а молодому похотливому пареньку лишь того и надо. Валентин подумал: «А сколько этот не исправившийся и не наученный горьким опытом прошлых жизней старик успел «под шумок» войны попортить наивных и невинных девчат?»
— Боже ж ты мой, но он же почти двумя ногами в могиле! — изумился Валентин, отказываясь понимать Его промысел. Зачем, спрашивается, лишать старика безнадежной жизни, даже если он и совершил когда-то
в молодости
в другой жизни
преступление? Нынешняя жизнь старика (в отличие от прежней ) была сущим адом, судя по отрепьям, висящим на сухоньких плечах. В ответ на изумлённый вопрос вспомнилась телепередача о фашистах и судебных преследованиях. Для фашистов не существует срока давности. Доживи фашист до ста лет — не умрёт своей смертью в мягкой постели, если до него добралась Рука Правосудия!
Валентин воспринял воспоминание как разъяснение Божие и попросил прощения у Него за своё недопонимание и за то, что заставил Его объяснять ему, олуху Небесному, простые истины.
«Я как волк-санитар, только не леса, а городских джунглей» , — заключил про себя Валентин.
Тем временем дед уже набирал код на домофоне.
Валентин спрыгнул с качелей, которые громко скрипнули напоследок, и побежал к подъезду.
Дед открыл дверь и пропустил вперёд собаку.
Дверь закрылась перед Валентиновым носом.
— Чёртов день! — выругался Валентин, без толку дергая дверную ручку. Потом посмотрел на домофон. Закрыл глаза. Дотронулся до кнопок. Сосредоточился. И пальцы самостоятельно нажали череду цифр кода.
Домофон «запел» и размагнитил замок. Валентин вбежал в подъезд, на ходу вспоминая номер квартиры Второго Из Списка.
— Третий этаж, — прошептал Валентин и только тогда расслышал шаркающие шаги наверху.
Проворно прыгая через три ступеньки, он нагнал старика. И нагнал на старика страху.
— Здрасьте! — выдохнул Валентин.
— Ох ты! — дёрнулся старик, роняя ключи на плиточный пол. Ключи громко звякнули, напугав дедову шавку. Та то ли гавкнула, то ли кашлянула и прижалась к хозяйской ноге, поджав хвост. — Что ж такое пугать средь бела дня! — возмутился старик.
— Прошу прощения! Не хотел. — Валентин приложил руку к сердцу (он действительно не хотел лишнего шума) и нагнулся, чтобы подобрать ключи с пола.
— А ты кто, сынок? — спросил старик.
Валентин выпрямился и без замаха вонзил нож в дряхлую грудь.
— Смерть твоя, фашист, — ответил Валентин, глядя в вытаращенные глаза испускающего дух старика. Он подхватил деда одной рукой, а другой сунул ключ в замочную скважину. Открыл дверь. Болонка полоумно рванула в комнату, едва появилась щель между дверью и косяком. Валентин втащил старика и прикрыл дверь.
В квартире удивительно захламлено. Видимо, у деда был диагноз Плюшкина в последней хронической стадии, воняло соответственно. Валентин, покривив нос, отволок тело на кровать и накрыл одеялом. Потом подошёл к двери и некоторое время вглядывался в глазок. На лестничной площадке было по-прежнему тихо.
Валентин закрыл дверь на ключ и поспешил удалиться.
Неожиданно для самого себя Второй Из Списка оказался вычеркнут.
— И мне снова не понадобилось перевоплощаться в неё… а жаль! — пробормотал Валентин, перебегая дорогу, заполненную стоящими в пробке автомобилями.
Из дневника:
Почему во Второй мировой войне больше всего досталось России… СССР? Потому что тогда была эра безбожия, и Бог карал за отречение от Него новоявленных иуд-коммунистов. Многие советские солдаты крестились, молились, вспоминали о Боге пред ликом смерти. Поэтому и победили, что уверовали.
Как-то в детстве я воочию наблюдал настоящее сражение.
Две армии строгой цепочкой в три-четыре ряда двигались друг на друга решительным маршем. Первые воины схватились. И я уже знал, за кем останется победа, и в том не было ничего сверхъестественного. Сражение маленьких чёрных «домашних» муравьёв, защищающих покой своего муравейника, против громадных красных «лесных» муравьёв, чья воинственность известна натуралистам. Естественно, что красные брали верх над чёрными: чёрных было много, и хвала самоотверженности их коллективного разума, но красных было не меньше и они сильнее, потому как (я так думаю) коллективный разум красных нацелен на войну, а не на защиту.
Аналогична война шершней и пчёл (был показан хороший пример в одной из серий мультипликационного сериала «Пчела Майя»).
Возможно, есть и ещё примеры. Но бьюсь о заклад, что войны, именно ВОЙНЫ, среди земной фауны возможны лишь у насекомых. (Может, часть каких-то видов насекомых тоже была, как и люди, заселена на планету ради эксперимента?)
Пусть меня поправят, если я не прав (ха-ха, кто, интересно, меня поправит? Телеканал «Дискавери»?) — у меня складывается впечатление, что люди весьма и весьма похожи на насекомых. Видимо, коллективный разум человечеству не чужд. Или человечество и есть коллективный разум, подчинённый Кому-то? И этот Кто-то, эта матка, руководит нами, отдавая приказы на каком-то определённом энергетическом разумном уровне.
Утром в деревню пришла беда. Пришла под личиной всё того же исправника и не в одиночку, а в сопровождении отряда урядников в три раза большей численностью, чем явились в первый раз.
Исправник, не церемонясь, собрал всю деревню от мала до велика на главном кресте дорог. И, обведя люд надменным взором, объявил во всеуслышанье, что с завтрашнего дня половина земли, отданная под наделы крестьянам, именем императорского величества возвращается государству в лице губернатора и хозяев всех крепостных крестьян усадьбы.
Волна справедливого возмущения была подавлена одной фразой:
— Каждый воспротивившийся государеву указу будет немедленно выслан в Сибирь на каторгу! Каждый и каждая! — прокричал, перекрывая крестьянский гул, исправник. — А кто не захочет в Сибирь, будет расстрелян, как мятежник! — Мягко говоря, исправник лукавил на счёт расстрела, но должное действие угроза возымела, а это главное.
В толпе заревел ребёнок. Его плач был тут же подхвачен остальной детворой. Заголосили бабы. Мужики и парни постарше стояли мрачнее грозовых туч.
Ознакомительная версия.
