— Возможно. Но ведь и платят неплохо!
— Но ведь не за деньги же нужно это делать?
— Почему?..
И Евгений бежал к следующему столику и снова спрашивал и ему отвечали совсем не то, что он хотел услышать, не те мысли, о которых думал он сам, не ту философию, о которой говорил Арсений. И он вскакивал, в горячке не замечая уже, как роняет неловко стул, как выскальзывает из рук бокал с темным вином, и хватал за руку, за подбородок, за плечо, едва ли не за шею — и уже кричал в лицо какому-то подростку, что тот предатель души, что тот губит искусство своим диким желанием побольше заработать, и что именно из-за таких предателей работу манекенов никто не уважает, а искусство их втаптывают в грязь непонимания и невежества. И Евгения схватили под руки и потащили вон из трактира двое здоровенных парней. И он затих, лишь глубоко и часто дыша, освободился и вышел на улицу сам. Весенний прохладный воздух привел его в чувство, стер капли пота со лба и висков. Он оглянулся на дверь трактира в какой-то жалкой растерянности. Ведь он шел совсем за другим. Он хотел найти единомышленников, а кого обнаружил? Невежд и предателей. Корыстолюбивых негодяев… Но если они все здесь, то где же тогда настоящие манекены? Неужели только старики, вроде Арсения или Рудэна понимают всю ответственность, возложенную на плечи манекенов? Неужели молодое поколение уже совершенно не то? В это мгновение Евгений ощутил, как обрушивается на него отчаяние: сильнейшее, опустошающее, невероятное. Это был очередной приступ. Грудь сдавило, а мир вокруг сжался до светящейся точки. Евгений прислонился к стене, неосознанно раздирая себе грудь руками, распахивая пальто, разрывая рубашку. Из сдавленного горла вырвался тяжелый хрип. Ноги его подкосились, и Евгений сполз по стене. Мысли в его голове ломались, словно сухое печенье, крошились и исчезали в темноте, которая медленно, с наслаждением садиста, окутывала сознание, пока не поглотила его совсем.
Он очнулся, не зная, где находится, и сколько времени прошло, и увидел перед собой лицо Арсения. Старик выглядел еще хуже, чем прежде. Желтая кожа собралась морщинами на лбу, в уголках бескровных губ, под глазами набухли не черные даже, а темно-сливовые мешки, ярко выделились острые скулы.
Арсений склонился, почти навис над Евгением, и тот чувствовал запахи лекарств и едких мазей, запахи табака и алкоголя.
— Ну, как же, как же, — волнительно бормотал Арсений, и тонкая холодная ладонь его по отчески гладила щеку Евгения, — нельзя же сейчас, времени в обрез, ну…
Он словно не замечал открытых глаз Евгения и смотрел сквозь него, думая о чем-то своем. Потом вдруг оглушительно чихнул, успев отвернуться, убрал руку и стал шумно сморкаться в платок. Евгений пошевелился, ощущая тяжелую головную боль, обручем сдавившую виски и отдающуюся где-то там, за глазами.
— Друг мой! Как я рад! — Арсений убрал платок и повернулся, широко улыбаясь, обнажая ряд неровных зубов, — запустил ты себя, ох как запустил! Я, как только узнал, сразу примчался. Все дела бросил и мигом к тебе! Думал, не застану уже, думал, не успею, жемчужину мою… как же ты так, а? Как же не бережешь-то?.. И так не вовремя, так не вовремя!
— Почему не вовремя?
— Не спишь совсем? — спросил Арсений, — я же предупреждал, мой друг! А если бы ты умер? Что прикажешь тогда делать? Как же я могу вынести это?
— Но ведь не умер же, — голос выходил слабый, с хрипотцой, тяжело было разговаривать.
— И хорошо, что не умер! Такого человека потерять! — Арсений склонился, осторожно заключил в объятия и шепнул на ухо, — да я бы землю перерыл, чтоб тебя спасти! Город бы перевернул в поисках лучшего лекаря!
— А где я сейчас?
За спиной Арсения виднелось большое занавешенное окно, а еще был виден круглый стол с белой скатертью и одинокой пустой вазой. На больничную палату совершенно не походило.
— У одного моего друга, — подмигнул Арсений, отстраняясь, — очень хороший врач. Практикует на дому. Из наших, из манекенов.
— Пожилой? Арсений кивнул.
— А где же молодежь? Где они?..
— С молодежью проблемы, — согласился Арсений, — молодежь еще воспитывать и воспитывать. Не те порядки, не то время. Жемчужин, как ты, еще поискать. Никто не мыслит в искусстве.
— Я по этому и…
— Знаю, мой друг. Рассказали. Если бы не добрые люди из трактира, ты бы там и закончил свою жизнь, у дверей. Заметили, позвонили, я тут же примчался, слава богу, как раз в городе был, и отвез тебя к Константину Львовичу. Он тебя выходит, к сроку будешь как новенький.
— К какому сроку?
— В Доме Правления работаешь — и не знаешь? — всплеснул руками Арсений, — ну как же так? Через неделю у Президента плановое собрание. Он приедет в Дом Правления и будет общаться с депутатами и министрами. Лично!
— А разве он не работает в Доме Правления?
— Нет, он не в Доме Правления, он приезжает туда периодически, — ответил Арсений, — через неделю, вот, приедет.
— А при чем здесь я?
— При том, что мы хотим открыто заявить о работе манекеном, как об искусстве. Донести до Президента свою мысль, открыть ему глаза!
— А чем тогда занимается первый заместитель?
— Первый заместитель не всемогущий бог и денег у него не бесконечное множество. У Президента возможностей больше будет, — отозвался Арсений, — к тому же мы хотим добиться официального признания нашей работы, как культурной деятельности. Искусство должно быть искусством, а не грязной работой. Верно? Евгений неуверенно кивнул.
— И при чем здесь я? — вновь спросил он.
— Ты стоишь в центральном холле! У всех на виду! И ты лучший манекен, которого мне приходилось видеть! Конечно, Президент обратит на тебя внимание. Он просто не сможет не заметить такую тонкую красоту. Он подойдет ближе, будет разглядывать тебя, и в этот момент ты спустишься и торжественно вручишь ему нашу книгу. Книгу манекенов. Помнишь, я тебе рассказывал о ней?
— Припоминаю. Ни разу ее не видел.
— Потому что найти ее нелегко. Это как библия для манекенов. Вся сущность нашего искусства описана там. С самих азов! Президент возьмет ее, и ты попросишь его прочитать и сделать выводы.
— И он прочтет и сделает выводы?
— Непременно.
— Как-то легко у тебя все получается.
— Поверь мне, нелегко. Это всего лишь верхушка айсберга. Мы не первый год стараемся придать манекенам положенный им статус, и только сейчас выпал по-настоящему удачный шанс… Поможешь? Он цепко ухватил своей рукой руку Евгения.
— Ты же понимаешь, как это нелегко — видеть вокруг презрение и ненависть глупых людей, не иметь ни перспектив, ни творческого роста. Одни только деньги ничего не решают. Высокая зарплата ничто против настоящего искусства.
