Когда Лариса закончила медицинское училище, отцу в пьяной драке проломили голову бутылкой, и он умер в больнице через три дня, не приходя в сознание.
Как-то она со всеми скорбными делами разобралась, помогли люди с работы, выбросила кровать отца, его немногочисленную одежду и стол, за которым собиралась пьяная компания. И вздохнула свободно. Показалось даже, что теперь начнется у нее новая, лучшая жизнь.
И как раз случился у них в городе какой-то кинофестиваль, на который приехала мамочка. Она давно уже вернулась из Штатов, и муж ее к тому времени умер, она успела даже побывать замужем за каким-то художником. Лариса как узнала про это, так и решила, дурочка, что это судьба. Обязательно должно произойти воссоединение семьи. И все будет хорошо. В общем, размечталась.
Тогда, конечно, не так, как сейчас, охраны особой мамочке не полагалось, но в гостиницу Ларису не пустили, даже номера телефонного не дали. Но пробрались они с подружкой на показ фильма, а после подошли к артистам, когда они автографы давали.
Ясное дело, мамочка ее не узнала. Откуда бы, если видела ее живьем только в младенчестве? А у Ларисы язык к гортани прилип, слово «мама» не выговорить никак. Еще бы, не привыкла ведь… Как выяснилось, все к лучшему оказалось, потому что подружка тут встряла – это, говорит, Лариса, она – ваша…
Надо мамочке отдать должное – мигом все просекла. Ларису за руку схватила, в щеку ткнулась – ах, милая, как тебя рада видеть! А сама шепчет – приходи вечером ко мне в гостиницу, а тут не болтайся. И ушли они все. А к Ларисе один такой скользкий типчик подскочил с фотоаппаратом. Кто вы, да откуда Людмилу Ионовну знаете?
Еле отвязалась от него Лариса и в гостиницу пошла уже одна, без подружки. Мамочка дверь открывает в халате, но полностью накрашенная, смотрит неприветливо. Губы сжала, как будто для Ларисы и слов ей жалко. Номер большой, двухкомнатный. На столе фотография стоит – две девочки, дочки ее. Хорошенькие, разодетые в пух и прах.
А Лариса вдруг свое отражение в большом зеркале увидела и обомлела. Джинсы вытертые, свитерок китайский, волосы висят, как неживые, под одним глазом тушь дешевая размазана.
И подглядела в зеркале Лариса мамочкин взгляд. Брезгливый такой, досадливый – дескать, вот неприятность некстати возникла.
Тут позвонил кто-то, мамочка поговорила на повышенных тонах, потом трубку бросила. И посмотрела колючим взглядом, бросила вопрос какой-то, как, мол, живешь? Никак ее не назвала – ни дочкой, ни по имени. И Лариса ее мамой ну никак назвать не может. Еле выговорила, что отец умер, и теперь она живет одна. Мамочка вышла на минутку в спальню и выносит оттуда две бумажки зелененькие. Сунула их Ларисе и говорит, что ей вообще-то некогда, время все расписано по минутам, сейчас срочно уходить нужно на прием в Дом кино. А завтра она уезжает.
Ты, говорит, сейчас иди, да не болтай там с журналистами, кто ты да что. И между делом за дверь ее выпихнула. Лариса стоит в полном обалдении, потом деньги в руке увидела – двести долларов мамочка не пожалела. Сунула, чтобы отвязаться, как будто не родной дочери, а побирушке вокзальной. А какая разница? Только в количестве денег. Да разве Лариса за этим приходила? Она в глаза матери поглядеть хотела и спросить, за что же та ее из своей жизни выбросила? И ладно бы вообще детей не любила, так нет, родила двух дочек, любит их, балует… А на Ларису ей и слова ласкового жалко.
Хотела Лариса деньги вернуть, да такая слабость накатила, слезы текут, к ногам будто гири пудовые привязали. И тут на выходе в холле гостиницы перехватил ее тот журналюга, что на показе был. Слонялся там, все высматривал, вынюхивал. Ну, Лариса ему просто как с неба упала. Пристал как банный лист, в кафе затащил, утешает, по ручке гладит. Кофе заказал, пирожных. Влез, в общем, в душу, это они умеют. И рассказала ему Лариса все как есть, всю свою жизнь в деталях и подробностях. И не спьяну на нее такой приступ откровенности напал, никогда в рот спиртного не брала, даже от пива ее тошнит. Уж очень расстроилась после своего визита к мамочке. Хотя чего и ждать-то было? Но вот надеялась на что-то, молодая была, глупая…
А дня через два прибегает к ней подружка – та самая, с которой на показе были. И тычет в нос газету. А там… мама дорогая! Целая страница, и все про мамочку. И как она ребенка новорожденного бросила чуть не в роддоме, и как мужа первого до смерти довела – якобы он от неразделенной любви страдал и умер, и про то, как Лариса с бабушкой едва не с помойки питались. Наврал, в общем, журналюга этот, как хотел, не так ему Лариса рассказывала. И щелкнуть сумел Ларису всю зареванную. Вид и правда несчастный и больной.
Только Лариса статью прочитала – звонок телефонный из Москвы, мамочка на проводе. Тоже там у себя газету прочитала и как начала орать. Как только Ларису не обзывала, сначала просто дрянью и сволочью, а потом и вовсе непечатные слова пошли. Потом говорит, что знать Ларису не желает, как будто раньше сильно дочерью интересовалась.
Ах так, Лариса думает, ну ладно, узнаешь ты меня! И пошло-поехало. Статья-то большого шума наделала, мамочка тогда популярной была. Этим журналистам только дай факты жареные, разнесут по всей стране, от себя присочинят, у них работа такая. А тут тема лакомая – просто мексиканский сериал, дочка, брошенная в младенчестве. Ну и начали к ней обращаться, то из одной газеты, то из другой, в журнал толстый с фотографиями, на радио, на телевидение даже к Малахову приглашали, только Лариса не смогла поехать, заболела тогда воспалением легких. Наговорила тогда Лариса много лишнего. Сейчас-то понимает, что неправильно поступила, но не было рядом никого поумнее, кто посоветовал бы промолчать. Не зря народ говорит, что ни к чему сор из избы выносить, только себе хуже сделаешь.
Так и вышло. Мамочке-то эта история только помогла, рекламу бесплатную сделала. Хоть с мужем-художником она развелась, стали ее приглашать сниматься в сериалах, деньги, видно, пошли хорошие, она их на свою внешность тратила, пригласили передачу на первом канале вести. Давала она и ответные интервью, где мужа своего первого, отца Ларисы, просто грязью поливала – и бил-то он ее, и заниматься любимым делом не давал, и ребенка тайком увез. Лариса за отца обиделась, тоже в ответ про мамочку пару ласковых слов сказала, в общем, несколько месяцев такое продолжалось, а потом все затихло, упал интерес публики. Только Ларисе все это боком вышло.
Она вытянулась на диване. Нет, плохим специалистом был тот психоаналитик, что советовал не бежать от воспоминаний, как переберешь все – такая тоска накатывает.
Тем не менее Лариса заснула крепко и утром спала долго.
Старик экскурсовод откашлялся, оглядел посетителей и продолжил простуженным голосом:
