Профессор поднял голову. Слушал он внимательно, но без интереса.
— Итак, выстраиваем цепочку: Мисос-лоси-соль-лесники. Улавливаете, что это значит?
— Что?
— Это дорога. Вернее сказать — путь. Если проследить за передвижениями Мисоса, то из болот можно выйти… Лоси по топям не ходят. Я не знаю этого точно, но почему-то уверен.
— Ах, вы опять о толстушках, — отмахнулся профессор. — Извините, шучу. Вынужден огорчить вас. — Хозяин дома, не глядя на гостя, стал копаться в грибах, выискивая какой-то особенный. — Не удастся вам проследить за Мисосом. По болотам он не ходит — бегает. Это для него среда родная. К тому же он вас сразу заметит, а, заметив, поверьте, никуда выводить не станет. В болотах он живет неделями. Когда уходит, куда направляется и когда вернется, не знает никто. Нет, Мисос, как проводник, дело безнадежное…
— А Николай?
— Николай? — Аркадий Аркадьевич хмыкнул. — Попробуйте. Но очень-очень сомневаюсь.
— А вы?
— Я? — Профессор подавился грибами. — Ну, уж, увольте. Я по болотам не ходок. Я их боюсь, как черт ладана.
— И домой не хочется?
— Абсолютно.
— Странно.
— Ничего странного. Что меня ждет дома? Толстая, ленивая, глупая, да еще и не в меру болтливая жена. Взрослые дети, которых всегда интересовали только мои деньги и наследство.
— А работа?
— Работа была интересная. Но коллектив, знаете ли… Гадюшник. Каждому подавай звание… Эта постоянная кража и продажа идей. Кроме того, нарастали проблемы с властями. Мы занимались клонированием, а это… заманчивый путь к легким деньгам. Можно продавать органы, да и сами исследования — товар прибыльный. А сейчас я счастлив. Здесь я самоценен сам по себе. Кроме того, здесь я действительно улучшаю мир, а не переполняю его все большей и большей грязью.
— Но этот мир убог.
— Это на первый взгляд так кажется. Ведь счастье оно не в мебели и не в дорогом автомобиле. Разве у вас никогда не возникало желания пожить вне цивилизации? Создать вокруг себя собственный мир. Управлять им. Не иметь над собой хозяев?
— А их точно нет? — спросил Валерий.
Профессор помрачнел и даже как-то растерялся.
— Ну… не сказать, чтобы здесь не существовало своих условностей, — Аркадий Аркадьевич говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово, — но я приспособился. Ведь, когда ты нужен другим, с тобой считаются…
— Вряд ли я кому-нибудь здесь смогу быть полезным.
— Неправда. Начните просто жить, а не искать вопросы и ответы, и уверен, что вскоре вы с удовольствием погрузитесь в местные заботы.
— Пожить, как Робинзон, это весьма любопытно, но вспомните, как мечтал он вернуться.
— Робинзон. Это?..
— Человек, оказавшийся на необитаемом острове.
— Да-да. Вспомнил! Писатель… Дефо. Робинзон Крузо! Он там… так старательно и со знанием дела обустраивал свой быт…
— И еще прилагал массу усилий, чтобы вернуться домой.
— Помилуйте! Дэфо просто не написал продолжения. Уверен, что в последующие годы, Робинзон тосковал о своем острове. Впрочем, ему пришлось труднее — ведь у него был только этот… Пятница.
— Вас тут тоже немного.
— Немного. Отсюда, пожалуй, и возник местный обычай не отпускать заблудившихся, все эти таинственные намеки, наивные угрозы.
— Наивные?
— Х-м-м. Ну, а чему вы удивляетесь? Для нас появление нового человека большая радость. Нас действительно мало. И поэтому все мы здесь, понимаете ли… с некоторым сдвигом.
— Я подходил тут к одному дому, в котором вашим хваленым радушием и не пахло.
Профессор насторожился. Он явно вспоминал что-то давнее, потаенное, но посвящать гостя в свои мысли не хотел.
— Я думаю, то был дом некоего Прошки, — добавил гость.
— Не исключено. Но вряд ли. Прокофий человек справедливый, хотя возможно несколько и прямолинейный.
Валерий описал Аркадию Аркадьевичу, как выглядело строение, в которое его не пустили, упомянул о любвеобильных козах и тот вынужден был согласиться, что это действительно дом таинственного Прокофия.
— Так почему же мне грозили оттуда кулаком?
— Вы уверены, что это был Прокофий?
— А кто же?
— Мисос. Если кулаком грозил, то только он. Очень необычный экземпляр рода человеческого. Ведет себя временами крайне неадекватно. Так что встретите его — не удивляйтесь.
— Он сегодня ко мне в гости заходил. Чудной тип.
— Точно. Местный дурачок. Какой с него спрос? Он и меня пугал когда-то. Смешно…
— Возможно, — проговорил Валерий. — Я почему-то об этом не подумал.
— Вот так-то, прежде чем осуждать кого-то огломя, следует хорошенько все обдумать и взвесить, — сказал профессор строго.
— Что за словечко такое — огломя?
— Х-м-м. Действительно. Услышал, наверное, от кого-то. Привязалось.
Валерий посмотрел на хозяина дома. «Профессор называется, — подумал невесело. — Ведет себя то серьезно, то, как ребенок, то, как настоящий недоумок». Он собрался с мыслями и сказал веско:
— Итак, господин профессор, я жду от вас хотя бы совета, раз о помощи вы заикаться не желаете. Приключение со мной произошло увлекательное, оно достойно даже основательного исследования, будь я человеком более любознательным. Но всякое приключение, когда оно затягивается, в конце концов — надоедает. Я хотел бы вернуться домой. Пусть не завтра и не через неделю. Я потерплю, сколько смогу. Что мне делать? Кто поможет мне выбраться из этих болот?
— Да никто, я думаю, — сказал Аркадий Аркадьевич беспечно. Он как будто и не заметил в голосе собеседника отчаяния.
— Но почему? Да, вас здесь мало и вам, надо полагать, бывает скучновато, но ведь это не повод, чтобы удерживать человека. Проявите сострадание.
— Я готов. Но других не просите. Очень не советую. — В голосе профессора прозвучали далеко не сочувственные нотки. И Валерию это не понравилось.
— Я так понимаю, что самая лучшая линия поведения здесь — вообще помалкивать о своем намерении уйти? Как-то странно на это естественное желание местные жители реагируют.
— Вы совершенно правы.
— Я даже думаю, что чем большей это будет тайной, тем больше шансов у меня возникнет на успех.
— Не знаю, что вам сказать насчет шансов. Никто вас силой держать не станет, но запутать в болотах, как-то испугать — это здесь умеют. А осерчают, так и спасать не станут, если в трясину провалитесь. Возможно, и подтолкнут. Наслышан…
— Значит, полагаться можно только на себя?
— Полагаю, ни на кого и на себя в первую очередь. Галлюцинации не дадут вам выйти. И миражи. Вы видели наше солнце?
— Видел. — Валерий опустил голову. Разговор огорчал его. Он вдруг ощутил себя в захлопнувшейся ловушке, а не в свободном для творчества мире, о котором недавно толковал этот потрясающе нелепый профессор.
