Нет, Сашка так и не вспомнил, что же произошло ночью в квартире. Но отчего-то он совсем перестал волноваться. Действительно, что уж тут переживать, коли ты топаешь рядом со слегка свихнувшейся девчонкой, направляясь неизвестно куда. С девчонкой, которую ты видишь второй раз в жизни, которая вдруг явилась среди ночи, спугнула собаку-призрака и теперь травит байки из жизни оборотней и вампиров! Каких еще чудес после этого ждать от мира? Разве что стада мохнорылых розовых слонов. Или волнующей душу встречи с одиноким говорящим холодильником.
Сашка ничему бы уже не удивился, но спящий город был пуст и тих. Ни одного, понимаешь, щебечущего на дереве слона!
Впереди замаячил железнодорожный мост, за которым угадывалась Ладога и начинались частные дома с огородами.
– Скоро придем, минут десять осталось.
Девчонка точно умела читать чужие мысли.
Сашка потер ногу. Они шагали по теплому асфальту, по самому центру пустой дороги. Редко-редко мимо них проезжала машина, ее было слышно издалека, и Вега заранее сворачивала к обочине. Тут-то Сашка и начинал чертыхаться, выковыривая из ступеней вредные камешки, – вся обочина ощетинилась сплошной каменистой россыпью. А вот на асфальте было хорошо – шершаво, твердо, тепло.
– Трясину бродячую можно приманить на жабу. Если кто-нибудь придет в безлунную ночь на болото и запалит маленький костер, жабу с собой возьмет – тому трясина и явится. Ровно в полночь, когда угли прогорят, жабу надо бросить в центр костра…
– Откуда ты все это знаешь? Неужели кидала?
Вега покрутила пальцем у виска:
– Дурак, что ли?! Живых тварей мучить нельзя. Это – закон!
– Какой такой закон, интересно?
– Мой, личный. У каждого есть свой закон. Вот у тебя – какой?
– Нет у меня никаких законов, – ответил Сашка, который, честно говоря, никогда ни о чем подобном не задумывался.
– Значит, ты его просто еще не открыл.
– А ты, значит, открыла? На болоте, с жабами?
Вега долго молчала, потом нехотя ответила:
– Я видела один раз издалека, как ее жгли. И трясина пришла на зов… А они… Все они отчего-то думают, что смогут подчинить ее себе. А бродячая трясина – это тебе не жаба, и даже не собака, она всегда дикая. Из нее один ход – в мертвое озеро.
– Где хоть озеро-то это легендарное?
– Да совсем неподалеку отсюда, кстати. Знаешь ведь соседний поселок? Там болото и начинается, за Чертовой грядой.
– Не-а, не был я там.
– И не ходи. Дурное место! Хутор стоит заброшенный, финский, а под ним – как раз – проход. Туда всех болотных мертвяков течением сносит. Ты в курсе, что те, кто в болоте утонул, не разлагаются? Только чернеют все, насквозь, от торфа. Так веками черные и лежат. Может, миллион лет пройдет, земля развалится, а они все будут лежать.
– Жуть какая…
– Да… Тех мертвецов, которых болотный хозяин к себе не принял, подземные реки тащат в Мертвое озеро. И они там колышутся на дне, течение их качает, убаюкивает… И спят они вечным сном, но вполглаза – ни живые, ни мертвые. Разные там попадаются утопленники: и молодые, свежие, и совсем дряхлые. Говорят, в наших краях тыщу лет назад лопари жили, «оленьи люди». Святилище их викинги разорили, где-то возле Чертовой гряды оно было, и олений шаман проклял это место. Викингов поубивали, а трупы побросали в болото. Но болотный царь почуял проклятие и повелел убитым викингам вечно охранять Мертвое озеро. С тех пор они стоят там, на дне, в своих кожаных доспехах и рогатых шлемах, только их длинные волосы клубятся, растекаются по течению. Есть такое злое колдовство, когда волос утопленника оживает, превращается в длинного червяка, тоненького такого, отрывается от головы – и плывет…
– Поэтому из болота воду пить нельзя?
– Почему? Пей себе на здоровье, хотя лучше из родника, конечно, или из колодца. В болоте вода чистая, торф ее процеживает. Только она темная и железом отдает. Ну, прокипятить ее желательно, все-таки микробы.
– А вдруг червяка проглотишь?
– Червяка так просто не проглотишь, он же колдовской! Это, если хочешь, и не червяк, а ожившее проклятие. Если судьба твоя такая – его проглотить, – то ты хоть в пустыню перекочуй, а все равно проглотишь. Он и через кран залезть может: ты зубы чистить – а он вылезет из крана и в язык тебе вопьется. И внутрь мгновенно – рррааз! Ввинтится.
Сашка сглотнул.
– И… что?
– И тотальный капут. Он сначала твои глаза изнутри выест, а потом в мозг залезет и начнет его жрать. А перед этим в сердце укусит, чтоб человек никакой радости вообще не чувствовал. От этого в мозгу сдвиг и происходит, человека к болоту начинает тянуть. Вроде человек-то нормальный с виду, только болото повсюду ищет. – Вега как-то странно засмеялась. – А потом как-нибудь уйдет он однажды в лес – и все, с концами. Только на краю болота он обязательно оставит что-нибудь: шарф, там, ботинки, сумку…
– Зачем?
– А если кто-то эту его вещь подберет, тому он после смерти и явится. Червяк его изнутри всего изгрызет, пока кожа одна не останется – пустая, разбухшая. А червяк-то растет, растет там, делится, множится. И все это клубится, волосится… кожа колышется, утопленник губами вспухшими шлепает, а в его глазах червяки извиваются. И сам он весь извивается, без костей, кожа полупрозрачная, и будто дым внутри клубится. Потом червяки кожу прокалывают и наружу одновременно лезут… Вот в этот момент он другому и снится.
Сашку уж передернуло. Вега умолкла…
В молчании они свернули под мост, прошли мимо тихих сонных домиков, тускло поблескивавших черными стеклами окон. За чьим-то забором гавкнул было пес, но Вега, поразив Сашку в очередной раз, повелительно рыкнула в ответ, как натуральная овчарка. Пес подавился лаем, хрипло возмутился было, тявкнув вполголоса, – и смолк.
Лязгнула старая кованая калитка. Сашка с любопытством огляделся. Впереди темнела дачная хибарка, каких много было понатыкано на берегу. Напротив нее горбился сарай, высилась груда прикрытых толем бревен, рядом – аккуратная, под навесом, поленница. Кругом угадывались кусты смородины, картофельное поле и густо засеянные грядки. Ногам стало холодно, сыро – на траве уже выступила роса. Вега свернула и пошла куда-то, он зашлепал следом за ней по холодной скользкой глинистой тропке, ведущей в низинку, и под его ногами вдруг оказалась теплая, выложенная плитками дорожка.
– Это наша дача, – пояснила Вега. – Никого тут нет, не стесняйся.
Сашка и не стеснялся. После утопленника с волосатыми червяками во всем теле ему никто уже был не страшен.
Они спустились к самому озеру, где притаилась древняя баня с крытой широкой верандой. Вода подбиралась к самым ступенькам, плескалась там, мелкие волны тихо перешептывались друг с другом. Чуть поодаль огромная ель растопырила лапы над крышей. На другом берегу смутно белела лодка. Вега поднялась на веранду, позвенела ключами, толкнула дверь.
