Ознакомительная версия.
– Николай Викентьевич, не беспокойтесь, мы сыты! – крикнул в сторону кухни Павел.
– Я сам прекрасно знаю, что делать, – раздался в ответ неожиданно молодой, зычный голос.
Да и сам его обладатель, когда вынес из кухни чайники – пластиковый электрический и фаянсовый заварочный, – затем вазочку с конфетами и плетенку с печеньем, потом – банки с пареной брусникой, засыпанной сахаром морошкой и черничным вареньем, достал из серванта чашки с блюдцами, расставил все это на столе и уселся на стул напротив Павла и Полины, показался им совсем не старым. Если бы не рассказ Евгении Владимировны, по которому старому шаману должно быть не менее восьмидесяти, ему можно было дать и на двадцать лет меньше. Ну, уж на пятнадцать – точно. Лицо, конечно, бороздили морщины, но волосы были на месте и даже не полностью седые, а уж глаза!.. Эти светло-серые, цепкие, с насмешливыми искринками глаза принадлежали и вовсе молодому человеку, ровеснику Павла с Полиной, не иначе.
– Да вы не стесняйтесь, девушка, наливайте чай, накладывайте варенье, – обратился Николай Викентьевич к Полине, а потом повернулся к Павлу: – И вы, молодой человек, будьте как дома. Ухаживайте за своей дамой, мне как бы и не с руки.
Павел с Полиной смущенно заулыбались, благодарно закивали, и тут вдруг Павла словно обухом по голове стукнуло. Ведь нойд обратился к ним «правильно»! То есть, назвал Полину «девушкой», а его «молодым человеком»!
Старик словно подслушал его мысли:
– А что вы хотели? Я ведь нойд. Для меня важна не внешняя оболочка вещей, а их сущности. Вы же привыкли обращать внимание именно на внешние проявления, на упаковку, обертку. И наверняка вам не раз приходилось разочаровываться, находя под красочным целлофаном дешевую подделку. Ведь так?
– Приходилось, – признался Павел. – Но вы же не снимали с нас… хм… упаковку?
– А зачем ее снимать? Сущность человека видна и так. Нужно только уметь ее видеть. Даже не уметь – умеют-то все. Надо лишь хотеть и не бояться видеть суть. Во всем. Тем более – в людях. Но… Прошу извинить меня за стариковскую болтовню, за нотации. Это еще и привычка, знаете ли, со школы. Я ведь учительствовал.
– Да, нам Евгения Владимировна говорила.
– Конечно, говорила, – улыбнулся нойд. – А вот про это – нет, – хлопнул он по деревяшке под правым коленом. – Правильно?
– Не говорила, – кивнул Павел, накладывая новую порцию пареной брусники, понравившейся ему необычайно. – То есть, про саму ногу говорила, а про… обстоятельства – нет… Вы извините, конечно, вам об этом неприятно, наверное.
Николай Викентьевич раскатисто расхохотался:
– Да чего ж неприятного? Нога – ерунда, это не голова, или что другое, – заговорщицки подмигнул он Павлу, отчего тот горестно вздохнул и сразу же покраснел. – А про обстоятельства… Да, это история и впрямь не из приятных. Зато поучительная. И я вам ее расскажу. Но сначала хочу вас послушать. Только нам бы и познакомиться не мешало, так ведь? Вы-то знаете, как меня зовут, а вот я вас – нет.
– А как же оболочка и все такое? – не удержавшись, подколол шамана Павел.
– Имя – не оболочка, но и не суть. Это раньше имена давали со смыслом. А сейчас… – Старик махнул рукой. – Остается, конечно, определенный отпечаток… Ну, ладно, давайте попробую. – Он откинулся на спинку стула, сцепил на груди руки и пристально, минуты две смотрел на Павла, потом столько же на Полину.
– Ну, как? – опять не удержался Павел.
– Удивительно, но вы – словно половинки одного целого, – хмыкнул Николай Викентьевич. – И судьба вас явно не напрасно свела вместе.
При этих словах Павел с Полиной переглянулись, «девушка» зарделась вдруг и опустила голову, а у Павла, как случалось уже сегодня не раз, екнуло сердце, и по груди разлилось приятное тепло.
Николай же Викентьевич продолжал:
– У вас даже отцов зовут одинаково. Имени их я, конечно, не знаю. Фамилии у вас тоже похожи – звучные, шумные, громкие. Скорее всего, Громовы и есть.
– Я – Гром, – удивленно кивнул Павел, – а она – действительно Громова.
– Ну, вот, – улыбнулся нойд. – А зовут вас тоже похоже. Маленькие вы оба.
– Как это? – не понял Павел. Зато Полина неожиданно охнула:
– А ведь он прав… Я смотрела, что мое имя значит. Полина – это «маленькая» по-латыни.
– И я маленький? – усмехнулся и гордо выпрямил спину Павел, затем сразу все вспомнил и снова поник.
– Ну, я же говорил, что имена сейчас дают как попало. Вас надо было Максимом назвать, – улыбнулся шаман. – А вы, стало быть, Павел?
– Угу, – понуро ответил тот. И налил себе вторую чашку чаю, который тоже был с травами, но вкус и аромат имел несколько иной, нежели у Евгении Владимировны. Бодрящий такой чаек, от которого голова прояснилась необычайно и на душе стало легко и спокойно.
Полина также последовала его примеру.
– Пейте, пейте, – радушно сказал Николай Викентьевич. – Хороший чай, полезный.
– Ну, еще бы, – польстил старику Павел. – Вы ведь в травах разбираетесь!
Нойд засмеялся, словно услышал остроумную шутку. И, дождавшись, пока чашки гостей опустели, сказал уже совсем другим тоном, состредоточенно и серьезно:
– Давайте-ка теперь подробно расскажите, что с вами случилось.
И Павел с Полиной, уже третий раз за день, стали пересказывать свою историю. Старик слушал, прикрыв свои искрящиеся глаза, словно дремал, но по вздрагиваниям длинных и тонких, очень «музыкальных» пальцев, сцепленных на белой скатерти, было понятно, что нойд не только внимательно слушает, но и по-настоящему переживает, пропускает через себя события рассказа.
Когда парень с девушкой замолчали, светло-серые глаза Николая Викентьевича снова открылись. Но вместо задорных искр в них теперь темнели печаль и тревога.
– Не знаю, зачем духи сделали это с вами, – сказал он, подумав немного. – Вы не гневили их… Можно было не пустить к себе, заставить поплутать по лесу, для острастки, но и только. Менять разум, ваши вторые души – это уже слишком… Что-то двигало их помыслами, конечно, но что – мне пока не ведомо.
– Вы сказали «вторые души», – нахмурился Павел. – Что это значит? И где тогда первые?
– У человека – две души, – оставаясь по-прежнему серьезным, ответил шаман. – Одна, основная, не расстается с телом от рождения до самой смерти. Это – основа человека, его характера, чувств, присущих данному индивидууму черт, наклонностей и тому подобное. Она – как духовный скелет человека. А скелет, как известно, нельзя вынуть, не разрушив само тело. Вторая же душа – более независима и подвижна. Как раз она наполняет человека сознанием, именно благодаря ей мы ощущаем себя, как личность, видим, слышим, общаемся, поем, смеемся, думаем… Эта душа покидает тело часто, например, во время сна, когда она путешествует по мирам, принимаемым нами за сновидения. Без этой души человек сможет жить, но только лишь, как растение. Он уже не будет человеком. Если, конечно, душа не вернется. Но плоха и другая крайность – когда вторая душа старается подменить собой первую, стать доминирующей. Когда, например, корысть становится стержнем человека, хотя в основной душе этот человек вполне бескорыстный и щедрый. Или любовь… Не зря говорят, что она зарождается и живет в человеческом сердце. Мы ведь любим не разумом, не второй, легкой душой. Но когда побеждает рассудок, тогда и заключаются так называемые браки по расчету. Вот такие замены второю душой первой – самое страшное. Первая страдает и мучается, хиреет, а в конце концов может и вовсе засохнуть, погибнуть. Тогда умирает и сам человек.
Ознакомительная версия.
