Потом он посмотрел вверх и увидел.
Большая, длинная пятимачтовая шхуна, некогда высокая и гордая, а теперь просто мертвая. Корабль смерти. Корабль-труп. Некий растрепанный ветрами левиафан, задушенный канатами и коврами зеленых зловонных водорослей. Да, он умер здесь. Бился, сопротивлялся, метался и, наконец, умер. Гигантский морской ящер, накрытый покровом собственного первобытного дыхания. Плоть была обглодана с костей. Шкура изъедена червями и изжевана склизкими тварями, и теперь тлела, окутанная саваном морских водорослей и инородного грибка. И теперь он величественно возвышался, гигантское окаменелое ископаемое, лабиринт из бесплотных арок и паучьих снастей, скелетов мачт и выбеленных костей перекладин. Существо из теней и клубящихся испарений.
Корабль-призрак.
- Вот, вот он, - прохрипел Менхаус, словно полоща горло толченым стеклом.
Все закивали, ибо почувствовали его, этот великий корабль, пахнущий смертью, безумием и тьмой. Но все это они чувствовали лишь мысленно. Ибо в ноздри им ударил мерзкий смрад сырой земли и склизких костей, гниющих в канавах. Запах, от которого пересыхает во рту, от которого выворачивает наизнанку.
Джордж чувствовал это. Как будто он только что проглотил что-то испорченное, и желудок отказывался это принять. Таким был страх, который внушал этот старый корабль. Он заполнял твое нутро тошнотворными волнами, одним своим видом способен был вызвать рвоту.
Джордж видел это на лицах у всех - обреченность, принятие рокового конца. Такое выражение вы выдели на старых фотографиях людей, прижавшихся к ограждениям Маутхаузена или Биркенау... глубокое осознание ужаса и принятие его.
- Хочется... хочется убраться от него подальше, и как можно быстрее, верно? - произнес Кушинг.
Именно об этом все они думали, пронизываемые ужасом.
Джордж уже не раз испытывал страх с момента попадания в Измерения Икс, как теперь все называли это место. Иногда ему казалось, что мозг у него вскипит и вытечет у него из ушей. Настолько было страшно. И не раз. Джордж не был уверен, станет ли труп "Ланцета" апофеозом всех кошмаров, но все шансы на то у него определенно были. Потому что источаемый им ужас был почти осязаемым, он забирался под кожу, как инфекция и превращал нервные окончания в желе. И пока Джордж сидел в лодке, он пришел к выводу, что истинный ужас в отличие от книжного или кинематографического, очень похож на галлюцинации. Как будто с одной крошечной сладкой таблетки мозг переходит в другой режим... Реальность, как таковая, внезапно становится целлофановой, и в ней появляется огромная зияющая дыра. Вот на что это было похоже. Именно на это. Страх переполнял вас и вводил в глубокий ступор.
- Ладно, это всего лишь еще один мертвый корабль, - сказал Кушинг. - Давайте посмотрим на то, ради чего мы пришли.
Затем они вдвоем с Элизабет неуверенно взялись за весла и принялись толкать лодку сквозь водоросли в сторону судна. Когда они оказались так близко, что на них упала его холодная, черная тень, Менхаус взял якорь и перебросил через перила, где тот зацепился, ударив в палубу с громким лязгом, словно урна, упавшая на пол склепа посреди ночи. Менхаус стал тянуть лодку ближе, пока затхлый запах раскисшего от воды гроба не ударил им в лицо.
Оказавшись вблизи, они увидели, что фальшборты "Ланцета" покрыты илом и морскими организмами... существами вроде крошечных губок и рачков. И, конечно же, плотным слоем водорослей, которые, казалось, не просто росли по корпусу, а врастали в него.
- Посмотрим, смогу ли я забраться наверх, - сказал Менхаус.
Джордж посмотрел на него с уважением. Парень был напуган так же, как остальные, но делал то, что должен был делать. А это отличительная черта настоящего мужчины, настоящего человека.
Менхаус подергал якорный трос, проверяя, крепко ли тот держится.
Оказалось, что крепко.
Что уже удивительно само по себе. Корабль выглядел прогнившим настолько, - подумал Джордж, - что потяни Менхаус за трос, на него рухнули бы все перила.
Встав на край лодки, он потянулся, ухватился за якорный трос и стал подниматься вверх, как ребенок, карабкающийся по канату в спортзале. И у него довольно неплохо получалось. Он проявил неожиданное проворство, отчего Джордж решил, что этот старый Весельчак Олли был в старые добрые времена спортсменом. Его ноги скользили по корпусу, соскребая ракушки и комья плесени. Он вскарабкался по тросу фута на четыре вверх, ухватился за перила и перелез через них.
Потом выглянув, произнес:
- Я слишком стар для этого дерьма. - Он огляделся и покачал головой. - Господи Иисусе... вы должны.... вы должны это видеть...
Другого варианта у них уже не было.
Элизабет поднялась следующей. Она была в хорошей форме, и ей это легко удалось. За ней последовал Кушинг, тоже без проблем. Джордж понимал, хватаясь за трос, что если сорвется, то упадет в водоросли. Но этого не произошло. Потребовались определенные усилия, но он справился. Помогли многолетние физические нагрузки.
Он перекувыркнулся через перила, чужие руки подхватили его и помогли встать на ноги.
Палуба из тикового дерева была покрыта слоем высохшей грязи и ила, из которого зловеще торчали панцири мертвых крабов и скелеты рыб. Выцветшие от морской воды и древности, мачты кренились и раскачивались, словно древние дубы. Паруса висели рваными полотнищами, покрытые серыми пятнами плесени и огромными зияющими дырами. Казалось, они были сделаны из серой изношенной марли. От бизань-мачты до фок-мачты, все паруса походили на заплесневелые саваны, разорванные на ленты. Большинство штагов сгнило, кливера вообще отсутствовали. Комья водорослей и грибка висели, запутавшись, в остатках снастей, обмотанных вокруг топов мачт и рей, украшавших, словно паутины стрелу грот-мачты. От форпика до кормы "Ланцет" походил на мертвое, разлагающееся существо, эксгумированное из грязной могилы, сочащееся слизью и опутанное сетью грибка и различных мерзких наростов.
Все пахло морской водой, древностью и распадом.
Грязные палубные доски скрипели под ногами, а мачты стонали, будто готовые рухнуть в любой момент. Кают-компания была покрыта наростом какого-то желтого мха. В носовой части находились огромные потускневшие котлы, а за фок-мачтой располагалась внушительных размеров корабельная пушка, позеленевшая от времени. Из ее дула свисал сгусток грибка, отчего казалось, будто она исторгла свои внутренности.
