— Вчера вечером, плавно переходящим в ночь. Ты даже при этом присутствовала, не поверишь, — ответил он с очень честным видом.
Я даже почти его пожалела, несчастного страдальца за благие намерения.
— Что-то не припомню я такого.
— А жаль. Уж не думаешь же ты, что ночное дежурство не предполагает стоячего дежурного во всеоружии?
— Отнюдь, — я даже немного развеселилась. Ох, и не знает же он наших реалий. Ничего-то он не знает, всему его, несчастного, учить надо. — Твоё дежурство предполагало два обязательных условия, а именно отсутствие сна и обязательную побудку меня в случае опасности. Вставать тебе для этого совершенно не требовалось.
— Издеваешься?
Он и в самом деле удивился.
— Разумеется. Вер, — позвала я. Вообще-то сон подруги был очень чутким, но, к сожалению, не по полнолуниям, то есть, не сейчас. — Хочешь небольшой сюрприз?
Теан, кажется, начал что-то подозревать, но было уже поздно.
Она заворочалась. Села, слепо утвердилась в этом положении, зевнула и только потом открыла глаза, сначала почему-то правый, а потом левый. За пару мгновений, показавшихся мне часом, я успела в мыслях трижды помереть, исключиться из Школы и пять раз убить Теана разным способами и при разных обстоятельствах. И только после этого подруга сморгнула и убрала ненормальный блеск глаз, и без того зелёных. Посмотрела, часто и сонно моргая, на Теана, который то ли ничего не заметил, то ли хорошо сделал вид, что ничего не заметил, и мгновенно переменилась в лице, полностью проснувшись.
— Тебе, радость моя, кто вставать разрешил? — с нажимом произнесла она, очень красноречиво смотря на Теана.
Вера встала, твёрдым военным шагом подошла к нему и, взяв за шкирку, банально дотащила до кровати. Буквально закинула его туда, откуда секундой раньше резво соскочила я, и категорично заявила:
— Раздевайся, ложись, и чтоб я не видела тебя больше в другом положении.
— Но… — попытался было возразить несчастный обалдевший он, но:
— Молчать.
— Да чтоб тебя…
Я поднялась, опершись об угол стола, и потёрла ушибленное колено. Но ладно, Теану в любом случае полезно, а я могу и потерпеть.
Пока Вера излишне громко ругалась, я быстро заплелась невидимостью и переоделась, освежилась тоже заклинанием.
Глянула в окно, приоткрыв один ставень ровно настолько, чтобы можно было хоть на что-то посмотреть, и увидела там утро, солнце, лес, бабу какую-то, возвращающуюся из лесу с двумя большими корзинами, в которых с горкой лежало что-то коричнево-белое, существо, похожее на ворону, на заборе, умывающегося облезловатой лапкой грязно-рыжего котика и вообще полную идиллию. Порадовалась даже.
Отвернулась от окна, глянула на переодетую уже Веру, расчёсывающую свои роскошные волосы, на Теана, отвернувшегося к стенке и тихого-тихого, мирного-мирного, послушного-послушного, примерного-примерного, руки по швам и одеяло по уши, и поняла вдруг, что что-то не так. Не в смысле что-то не так с Теаном, хотя с ним тоже по жизни что-то не так, а что-то не так с окном. То есть, за окном. Рано я от него отвернулась, бросив его на произвол судьбы.
Вернулась к окну. Полуворотлен сидел, мёртвый кот умывался, баба шла, солнышко светило. Только вот, скажите на милость, как это баба может сходить за грибами в этот гадючник, да ещё и вернуться, да ещё и с грибами? Местные и в нормальное-то время в эти леса ходить побаивались.
Я запустила поисковик. Сначала на нечисть. Ну, были. Ну, вот, воротлен на заборе сидел, во дворе два слизнежирца под корнями яблони… размножались, ну и в лесу, естественно, кишмя кишели все подряд. Баба к нечисти, конечно, не относилась, и я бы очень удивилась, если бы это было так — даже для мавки она была слишком крупная, разъевшаяся. Но зато в корзинах у неё были не грибы, нет. Было очень много маленьких копошащихся жабыгов, даже, скорее, жабыжат, вылупившихся из икринок не далее как неделю назад. Эти существа, похожие на жаб, только большие, размером с кошку, плотоядные, с клыками, когтями и ядовитой слизью, служащей им почти как слюна, только снаружи, жили на болотах, их самки откладывали за раз от десяти до семнадцати крупных, с куриное яйцо, жёлто-серых переливающихся икринок, из которых потом вылуплялись и расползались по свету бело-жёлтые детёныши, с возрастом темнея жёлтой своей частью. Но столько жабыжат, пусть даже ещё небольших, я в жизни не видела. Да, по правде сказать, весь мой опыт работы с ними ограничивался тем, что на одном из наших болотных практикумов я на спор с однокурсником ткнула веткой в подозрительную дырку, и из неё разом посыпались мелкие жёлтенькие детёныши, заплетаясь лапами и дурно квакая, что было немного похоже на всхлипы. Преподаватель потом сказал, что нам крупно повезло — жабыги вообще редкая нечисть. И чтоб столько много детёнышей редкой нечисти? Ой, и что же она с ними делать собирается… с нами, вернее. И с деревней. Со всеми.
Всё. Баба явно управлялась некромантом. И вроде бы была похожа на живую, то есть, ей ещё и внешность подправили. Кто-то подправил.
Хотя… что могут сделать с нами столь безобидные существа?
Хотя нет. Так ещё страшнее, поскольку совсем ничего не понятно.
Дальше я отправила поисковик на нежить. Баба, котёнок, птички в лесу. Ничего интересного.
Поисковик на людей же результатов не дал — все вокруг были местные, деревенские, и лишних некромантов в округе не наблюдалось.
Значит, главной проблемой являлась, собственно, мёртвая баба и её урожай. И тот, кто управлял ею.
— Вер, — позвала я.
Подруга понятливо подошла к окну и выглянула, благо я уступила ей наблюдательный пост. Я заметила, как у неё шевельнулись уши, поняла, что она сейчас трансформирует и глаза, чтобы лучше видеть, и ткнула её локтем под рёбра, цыкнув шёпотом:
— Не только Теан тебя может заметить! — нечего ей палиться перед всякими некромантами (а некромант наверняка наблюдает за нами сейчас глазами какой-нибудь нежити), тем более, что она и так всё прекрасно видит, гораздо лучше меня.
— Спасибо, — она коротко кивнула. — Что это за твари? — продолжила уже громче, так, чтобы Теан тоже обратил на нас и на тварей своё бесценное внимание.
— Жабыги, то есть, детёныши примерно недели отроду.
— Мило, — она фыркнула.
— Безусловно. А баба — труп.
— Это я тоже заметила, — Вера отодвинулась от окна и прикрыла ставень. — Это Адафья, жена Гуньки, у самой реки живёт… жила. Как-то за мазью от ожогов ко мне приходила, сын у неё непослушный, муравейник поджёг, да сам и влез.
А ведь и правда. Вряд ли её сын, да и этот Гунька тоже… ещё живы.
— Понятно.
Не думать о Дарьке. И о них тоже. Просто не вспоминать.
— А можно я встану и тоже посмотрю? — тихо и не уверенно в желании бесславно погибнуть спросил Теан. — Быстро. И быстро обратно лягу.
— Нет, — грозно сообщила ему Вера.
— Ладно…
— Молодец, — Вера удовлетворённо кивнула.
— Тогда расскажите мне, что хоть происходит?
— Баба, — сказала Вера.
— Мёртвая, — сказала я.
— С полными корзинами, — сказала Вера.
— Коричневатых жабыжат, — сказала я.
— Идёт в направлении нас, — довершила Вера, и в другое время мы бы рассмеялись, повернувшись друг к другу, но сейчас как-то не получилось, неожиданно и стыдно.
Сейчас, конечно, совсем не время. Но такие вещи хорошо разряжают обстановку, и при неизведанной опасности иногда бывает важно посмеяться над какой-нибудь глупостью, и, когда студенты-боевики на кладбищенских практикумах распугивают всю нечисть помельче похабными анекдотами и громовым хохотом, не стоит ни удивляться, ни думать, что это они такие смелые. Наоборот. К тому же, всю умную мелочь распугают, а существа побольше и потупее сразу заявятся на обед. Но зато ждать их не страшно.
Только сейчас мы, видимо, уже не могли так.
Улыбнулся только Теан, мы решили, что хоть на него подействовало, посерьёзнели совсем и постарались забыть о глупостях. Он тоже.
— Сколько жабыжат примерно? — спросил он.
