Даже после несчастного случая — если это можно было назвать несчастным случаем — Венди была не в состоянии посмотреть правде в глаза, признать, что замужество оказалось с изъяном. Она ждала, молча надеясь, что случится чудо и Джек осознает происходящее не только с ним, но и с ней. Но он и не думал притормаживать. Рюмочка перед уходом в академию, два или три стакана пива за ленчем в «Стовингтон-хаус». Три или четыре бокала мартини за обедом. Пять или шесть, когда Джек проверял работы и выставлял оценки. В выходные дни бывало хуже. В те вечера, что он проводил вне дома с Элом Шокли, — еще хуже. Она и представить себе не могла, что физически здоровому человеку жизнь может причинять такую боль. Боль она ощущала постоянно. Насколько в этом была виновата она сама? Этот вопрос преследовал Венди. Она чувствовала себя своей матерью. Отцом. Иногда, когда Венди чувствовала себя самою собой, она недоумевала, что с ними станет. Она не сомневалась, что мать возьмет ее к себе, а через год, в течение которого Венди будет наблюдать, как Дэнни заново перепеленывают, готовят ему новую еду или заново кормят, в течение которого будет приходить домой и обнаруживать, что у него другая одежка или стрижка, а книжки, которые мать сочла неподходящими, отправились на забитый хламом чердак… через полгода такой жизни у нее произойдет полный нервный срыв. А мать успокаивающе похлопает ее по руке и скажет: Хоть ты и не виновата, винить больше некого. Когда ты встала между отцом и мной, ты показала свою натуру. Ты всегда была упрямой.
Мой отец, отец Дэнни. Мой, его.
(Кто вручает эту женщину? Я вручаю. Он умер от сердечного приступа полгода спустя.)
Той ночью она почти до самого прихода Джека, до утра, пролежала без сна, думая, принимая решение.
Развод необходим, сказала она себе. Мать и отец тут ни при чем. Так же, как чувство вины Венди относительно их брака и ощущение собственной неполноценности. Если она собиралась хоть что-то спасти в своей жизни, то ради Дэнни, ради нее самой развод был необходим. Надпись на стене была жестокой, но ясной. Ее муж — пьяница. Теперь, когда он так сильно пьет и ему так плохо пишется, он не в состоянии контролировать свой скверный характер. Случайно или не случайно, но он сломал Дэнни руку. Он вот-вот потеряет работу, если не в этом году, так в следующем. Венди уже заметила обращенные к ней сочувствующие взгляды жен других преподавателей. Она сказала себе, что, пока могла, держалась за это черт знает что — свою семейную жизнь. Теперь с ней придется покончить. У Джека останется полное право заходить в гости, а его поддержка будет нужна Венди, только пока она что-нибудь не подыщет и сама не встанет на ноги. А это придется сделать очень быстро, поскольку кто знает, как долго Джек будет в состоянии выплачивать алименты. Она постарается сделать развод как можно менее мучительным. Но покончить с этим следует.
Размышляя подобным образом, Венди провалилась в неглубокий, не дающий отдыха сон, преследуемая лицами матери и отца. Да ты просто разваливаешь дом, вот и все, сказала мать. Кто вручает эту женщину? — спросил священник. Я вручаю, ответил отец. Но ярким солнечным утром она чувствовала то же самое. Она стояла спиной к Джеку, по самые запястья погрузив руки в теплую раковину с посудой, и начала с неприятного:
— Хочу поговорить с тобой о том, что может оказаться лучше для нас с Дэнни. Может, и для тебя тоже. Наверное, нам надо было поговорить об этом раньше.
И тут он сказал странную вещь. Она ожидала гнева, ожидала, что возбудит в нем ожесточение, услышит обвинения. Она ждала безумного рывка к бару. Только не этого мягкого, почти лишенного выражения ответа — это было так на него не похоже. Словно Джек, с которым она прожила шесть лет, прошлой ночью не вернулся, а его место занял какой-то нездешний двойник, которого она знать не знала и которому вряд ли смогла бы когда-нибудь полностью доверять.
— Сделаешь для меня кое-что? Одно одолжение?
— Какое? — Пришлось строго следить, чтобы голос не дрожал.
— Давай поговорим об этом через неделю. Если у тебя еще будет желание.
И она согласилась. Они тогда так и не высказались. Всю ту неделю он больше обычного виделся с Элом Шокли, но возвращался домой рано и спиртным от него не пахло. Венди внушала себе, что чувствует запах перегара, но знала, что это не так. Прошла еще неделя. И еще.
Вопрос о разводе без голосования вернулся на пересмотр.
Что произошло? Она не переставала удивляться и по-прежнему не имела об этом ни малейшего представления. Тема была для них табу. Джек напоминал человека, который заглянул за угол и неожиданно увидел поджидающего его монстра, припавшего к земле среди высохших костей прежних жертв, готовящегося прыгнуть. В баре по-прежнему имелось спиртное, но он к нему не притрагивался. Венди тысячу раз решала выкинуть бутылки, но в конце концов всегда отказывалась от этой мысли, словно поступок нарушил бы какие-то непонятные чары.
Да еще приходилось считаться с Дэнни.
Если она чувствовала, что мужа совершенно не знает, то перед сыном испытывала благоговейный страх — благоговейный страх в буквальном смысле, какой-то неопределенный суеверный ужас.
В легкой дреме Венди представился миг его появления на свет. Она снова лежала на родильном столе, обливаясь потом; волосы слиплись прядями, ноги при потугах судорожно выворачивались
(небольшой кайф от наркоза, который ей давали маленькими порциями. Один раз она пробормотала, что ее поза служит приглашением к групповому изнасилованию, а акушерка — стреляный воробей, принявшая столько родов, что этими детьми можно было заселить университетский городок, — сочла это страшно смешным)
врач стоял между ногами, акушерка — сбоку, она готовила инструменты и напевала себе под нос. Через все уменьшающиеся интервалы повторялась острая боль, как будто в Венди втыкали осколки стекла, несколько раз, как ни стыдно ей было, она вскрикнула.
Потом доктор довольно сурово сообщил ей, что она должна ТУЖИТЬСЯ, и она натужилась, а потом ощутила, как из нее что-то вытаскивают. Ощущение было отчетливым, определенным, ей никогда не забыть его — что-то вытащили. А потом врач поднял ее сына за ножки (увидев крошечный пенис, Венди сразу поняла: мальчик), но, когда доктор взялся за наркозную маску, она заметила кое-что еще — такое страшное, что нашла силы закричать, хотя думала, что выкричалась до конца.
У него нет лица!
Но лицо, конечно же, было, милое личико ее Дэнни, а окутавшая его при рождении оболочка плода теперь покоилась в маленьком сосуде — Венди хранила ее, чуть ли не стыдясь этого. Она не верила старым приметам, но все равно сохранила «сорочку». Бабью болтовню Венди не одобряла, но мальчик с самого начала был необыкновенным. Она не верила в шестое чувство, но…
