— Думаю, на сегодня все, — сказал он, и Карлебах вздрогнул, словно Эшер выстрелил из ружья. — Мы нашли место; мы уверились, что здесь и в самом деле обитают существа, известные нам по Праге…
Карлебах, поколебавшись, согласился:
— Да. Да, конечно же, вы правы…
— Мы не знаем, сколько их и как глубоко они прячутся — а также когда именно наступит время их пробуждения.
Карлебах кивнул. На мгновение Эшеру показалось, что старик хочет что-то сказать ему. Но тот лишь пробормотал, оглянувшись:
— Верно. Нам лучше… Нам лучше убраться отсюда…
Будто он сам не знал, куда идти дальше от этого места, к которому он так стремился, что пересек половину земного шара, лишь бы оказаться здесь. Не знал, как ему поступить.
Как ему хотелось бы поступить.
Странно.
Вслед за старым учителем Эшер вернулся ко входу в пещеру, где темными силуэтами на фоне тускнеющего дня вырисовывались сержант Уиллард, Ляо Хэ со своей собакой, рядовой Гиббс и доктор Бауэр. Карлебах дважды останавливался и оглядывался на темные тоннели.
Эшер не знал, что он надеялся там увидеть.
— Это место называется храмом Вечной гармонии.
Как и большинство русских из хороших семей, баронесса Татьяна Дроздова бегло говорила по-французски, и именно на этом языке она обратилась к Лидии после того, как рассчиталась с тремя «мальчиками», которые рысцой пробежали почти две мили от Посольского квартала, таща за собой повозки с ее подругами.
— Стой здесь, как там тебя, — она властно указала на пятачок утоптанной земли в переулке; Лидия подумала, что «мальчику», к которому та обращалась, было лет шестьдесят, он вполне годился ей в отцы и был слишком стар для того, чтобы возить по улицам Пекина упитанных русских дам. — Десять центов.
— Десять сентов, всем, — седой рикша указал на себя и на двух молодых мужчин, которые доставили Лидию, волоокую сеньору Джаннини (жену итальянского дипломата) и двух рослых телохранителей русской баронессы в самое начало Шелкового переулка, протянувшегося справа от них. — Десять сентов, десять сентов.
Видимо, он хотел сказать, что эта скромная сумма причитается каждому из них за то, что они согласились подождать, пока три дамы осмотрят храм.
— Десять центов, десять центов, — любезно согласилась баронесса. Она почти не говорила по-английски, зато неплохо владела тем ломаным языком, которым пользовались все городские слуги и рикши.
— Разумеется, он удерет, как только кто-нибудь предложит ему одиннадцать, — добавила она, снова переходя на французский. — Но в Шелковом переулке всегда полно извозчиков, так что мы ничего не потеряем.
Она расправила вуаль, украшавшую ее немодную плоскую шляпку.
Вчера утром, за чаем, сэр Джон Джордан пообещал Лидии устроить экскурсию по городу в обществе одной из дуэний из числа немногих европейских женщин, проживающих в Посольском квартале. Леди Эддингтон, которая в силу возраста и положения должна была бы принять под крыло путешественницу-англичанку, сейчас не могла никого видеть по причине скорби, но полтора года назад в Санкт-Петербурге Лидия свела знакомство с родственницей баронессы, которая в любом случае не позволила бы никому узурпировать свое право на гостью. Когда Лидия спросила сэра Джона, нельзя ли как-нибудь включить в число приглашенных сеньору Джаннини, он ответил ей медленной понимающей улыбкой и сказал:
— Предоставьте это мне, мадам.
Паола Джаннини была той самой женщиной, чей крик в среду вечером привел всех в сад, где обнаружилось тело Холли Эддингтон. Но после знакомства с Дроздовой Лидия поняла, что сэр Джон, по всей видимости, решил, будто она уже что-то слышала о баронессе и хотела бы несколько обезопасить себя.
Держа в руке путеводитель, баронесса прошла под резным портиком ворот, покрытых зеленым лаком, и вступила во двор храма.
— Обратите внимание на стоечно-балочную конструкцию потолка, — скомандовала она. — Главное здание называется чэнфан и всегда обращено к югу, именно здесь расположены самые интересные помещения.
Когда на идущем из Саутгемптона корабле Джеймс описывал ей Пекин, она представляла себе череду лабиринтов, составленных из множества шкатулок с секретом. Теперь, не имея возможности надеть очки, которые никак не сочетались с ее элегантным костюмом в темно-зеленых и лавандовых тонах, Лидия видела лишь зловещую паутину зажатых между серыми стенами переулков, по которым то здесь, то там разбросаны были пятна ярких грязных навесов; невообразимая смесь запахов и звуков витала в прозрачном воздухе, пронизанном рассеянным солнечным светом. В тени массивных надвратных башен узкие закоулки хутунов сменялись широкими прямыми улицами, которые в обычные дни заполнялись толпами людей и повозками, чье беспорядочное движение сбивало с толку и не давало сориентироваться.
Пока они на манер лондонских кэбов лавировали среди телег, носильщиков, продавцов сладостей, золотарей и почтенных старцев с птичьими клетками, Паола объяснила ей, что все рикши работают на владельцев повозок. Часто сами рикши ночуют в сарае рядом со своим транспортом, кроме того, многие из них обязаны своим хозяевам и другими милостями, из-за чего попадают в почти крепостную зависимость: так нередко случается в преступном мире ростовщиков, держателей публичных домов и торговцев оружием, незаконно полученным от армии и предназначенным для перепродажи Гоминьдану.
— Отсюда и телохранители, как вы понимаете, — добавила итальянка, взмахом руки указав на третьего рикшу, который вез Коршикова и Меньшикова, двух усатых крепких казаков, похожих на героя песенки времен русско-турецкой войны.[9] — Откровенно говоря, за все то время, что я здесь живу, я ни разу не попадала в неприятные ситуации — президент Республики всеми силами старается сохранить дружбу с теми, кто обладает влиянием в Европе. Но все же я не отважилась бы в одиночку отправиться в город.
Как и баронесса, да и все прочие обитатели Посольского квартала (за исключением американцев, которым, по мнению Лидии, даже английский давался с трудом), Паола знала французский язык.
Тщетно пытаясь запомнить дорогу, Лидия всматривалась в серые стены хутунов и ворота, за которыми открывались завешанные бельем дворы с кучей детей. Время от времени над стенами показывались красивые крыши, покрытые ярко-красной или зеленой черепицей и отделанные золотом, но тут же исчезали из виду, стоило только рикшам свернуть в очередной проулок. Паола и баронесса упоминали о неприятных запахах, но на самом деле вонь на улицах была слабее, чем в Константинополе.
