Мы с готовностью согласились на его условия.
– Если вас поймают, вы меня не знаете и никогда не видели.
Мы снова закивали, как китайские болванчики.
– И что бы вы ни делали, не вздумайте прикасаться к амброзии, или клянусь своими глазами, вы никогда не сможете покинуть это место.
– Я не знаю, что это такое, – произнес я и, обернувшись к друзьям, понял, что они находятся в таком же неведении, как и я.
– Скоро узнаешь, – зловеще пообещал Харон.
В следующее мгновение он резко развернулся и, взмахнув полами плаща, углубился в лабиринт.
Глава третья
На современной бойне перед тем, как нанести корове смертельный удар, ее проводят по извилистому лабиринту. Резкие повороты и прямые углы позволяют животному видеть лишь небольшой участок пути. Поэтому оно осознает, куда попало, лишь когда лабиринт внезапно сужается и на его шее туго защелкивается металлический ошейник. Но спеша вместе с друзьями вслед за Хароном в самое сердце Дьявольского Акра, я был уверен, что знаю, что нас ожидает, хотя не имею ни малейшего представления, как и когда это произойдет. С каждым шагом и каждым поворотом мы увязали все глубже в этом проклятом клубке, распутать который немыслимо.
Вокруг царило неизбывное зловоние абсолютно неподвижного воздуха с единственным выходом наверх, к неровной линии неба где-то у нас над головами. Расстояние между перекошенными и просевшими стенами было так мало, что местами приходилось двигаться боком, касаясь при этом затертых лоснящихся пятен, оставленных теми, кто бродил здесь до нас. Тут не было ничего естественного, ни клочка зелени, ни малейших признаков жизни, не считая кишащих повсюду насекомых и притаившихся в черных проемах призраков с налитыми кровью глазами. Если бы не наш облаченный в черный плащ провожатый с его гигантским ростом, они бы уже давно напали. Но нас вела сама Смерть, и мы неуклонно погружались в глубины Ада.
Мы все поворачивали и поворачивали. Все проходы выглядели совершенно одинаково. Тут не было ни знаков, ни надписей. Либо Харон обладал изумительной памятью, либо просто шагал наугад, пытаясь оторваться от пиратов, которые могли идти по нашему следу.
– Вы, вообще-то, знаете, куда мы идем? – не выдержала Эмма.
– Конечно, знаю! – не оглядываясь, рявкнул Харон и в очередной раз повернул.
Здесь он остановился, вернулся назад и спустился в дверной проем, расположенный значительно ниже уровня улицы. Последовав за ним, мы оказались в сыром подвале, не более пяти футов в высоту, едва освещенном сочащимся невесть откуда серым светом. Мы, пригнувшись, неслись по этому подземному коридору, треща разбросанными на полу костями животных и то и дело цепляя головами за потолок. Я старался не смотреть по сторонам, но все равно заметил съежившуюся в углу фигуру, каких-то дрожащих от холода людей на убогих соломенных тюфяках, оборванного мальчика с переброшенным через руку ведерком попрошайки, лежащего прямо на земле. В дальнем конце коридор расширился, превратившись в комнату. Свет, проникавший сюда через заросшие грязью окна, позволял рассмотреть двух несчастных прачек, стиравших белье в тазу с вонючей водой из Канавы.
Преодолев несколько ступеней, мы наконец-то, к немалому нашему облегчению, выбрались наружу, на задний двор, образованный несколькими примыкающими друг к другу зданиями, окружившими нас со всех сторон. В какой-нибудь другой реальности здесь могла бы зеленеть веселая лужайка или аккуратная беседка приглашала бы под резной навес, но это был Дьявольский Акр, и мокрый двор представлял собой свалку и свиное стойло. Ветер сносил к стенам выбрасываемый из окон мусор, а в центре торчала скособоченная деревянная загородка, в которой стояла одна-единственная тощая свинья под охраной такого же костлявого мальчугана. Под глинобитной стеной сидела женщина и читала газету, а у нее за спиной стояла девочка, выбиравшая гнид из ее волос. Ни женщина, ни девочка не обратили на пробегающую мимо компанию никакого внимания, но мальчик поспешно поднял вилы, направив зубьями на нас. Как только ему стало ясно, что мы не посягаем на его свинью, он устало опустился на корточки.
Эмма остановилась посреди двора и подняла голову, глядя на веревки с бельем, натянутые между сточными желобами на крышах. Она снова напомнила нам, что в испачканной кровью одежде мы похожи на участников убийства, и предложила переодеться. Харон ответил, что в этих краях убийцы не являются чем-то невиданным, и поторопил ее. Однако девушка уперлась, напомнив, что тварь в метро видела нашу окровавленную одежду и описала своим сообщникам. В итоге узнать нас в толпе не составит никакого труда. Я подумал, что на самом деле причина ее настойчивости кроется в том, что ей неуютно в блузке, покрытой чужой заскорузлой кровью. Я ощущал то же самое, и к тому же если нам удастся отыскать друзей, то появляться перед ними в таком виде нежелательно.
Харон неохотно согласился с нашими доводами. Он вел нас к забору в конце двора, но неожиданно резко свернул, и мы вошли в одно из зданий. Вскарабкавшись по лестнице – один, два, три, четыре лестничных марша, – пока не начал задыхаться даже Эддисон, мы оказались в какой-то грязной комнатушке. Дырявая крыша не защищала лестницу от дождя, и доски площадки вздулись подобно ряби на поверхности пруда. Черная плесень покрывала стены. У закопченного окна две женщины и девочка склонились над ножными швейными машинами.
– Нам нужна одежда, – громовым басом, который сотряс тонкие стены, произнес Харон, обращаясь к женщинам.
Дамы подняли к нему бледные лица. Одна из швей взяла швейную иглу и сжала, как оружие.
– Пожалуйста, – произнесла она.
Харон поднял руку и слегка отвернул край капюшона, так, чтобы лишь швеи разглядели его лицо. Дамы ахнули, затем тоненько заскулили и без чувств упали лицом на стол.
– Это было обязательно? – спросил я.
– Не совсем, – признал Харон, поправляя капюшон. – Зато быстро и эффективно.
Из лоскутов ткани женщины шили простые сорочки и платья. Тряпье, с которым они работали, кучами громоздилось на полу, а готовые изделия, на которых было больше заплат и швов, чем на чудовище Франкенштейна, висели на веревках за окном. Эмма втягивала их внутрь, а я тем временем обвел взглядом комнату. Было совершенно очевидно, что это не просто рабочее место. Женщины здесь жили. На это указывала сколоченная из каких-то обломков кровать. Я заглянул в выщербленный горшок в очаге и обнаружил, что там готовится жуткая баланда из рыбьей чешуи и пожухлых капустных листьев. Жалкие попытки украсить комнату – веточка засушенных цветов, прибитая к каминной полке подкова, портрет королевы Виктории – придавали жилищу еще более грустный вид, чем если бы тут вообще ничего этого не было.
Отчаяние буквально висело в воздухе. Казалось, его можно пощупать. Мне еще никогда не приходилось сталкиваться с такой ужасающей нищетой. Неужели странные люди могут влачить столь никчемное существование, спрашивал я себя. Я обратился с этим вопросом к Харону, втаскивавшему в комнату охапку сорочек. Мне показалось, что его оскорбило уже то, что я это допустил.
– Странные люди никогда до такого не опустились бы. Это обычные обитатели трущоб, угодившие в ловушку бесконечно повторяющегося дня этой петли. На гниющих окраинах Акра живут обычные люди, но его сердцевина принадлежит нам.
Значит, перед нами обычные люди. Мало того, люди, запертые в петле, подобно жителям Кэрнхолма, которых некоторые жестокие детишки дразнили своими налетами на деревню. Я напомнил себе, что эти люди такая же неотъемлемая часть окружающего пейзажа, как скалы или море. Но глядя на несчастных женщин, зарывшихся увядшими лицами в тряпье, служившее им материалом, мне было ужасно стыдно их грабить.
