Глава 7. Неожиданный разговор
Разве нет сыновей у Израиля?
Разве нет у него наследника?
Иер.49:1
Сам Винченцо проснулся в восьмом часу утра и ещё на ложе предался неторопливым размышлениям. О нелепом увлечении девица скоро забудет — она, оказывается, неглупа. Рафаэлло в обществе держался безупречно и вполне мог пленить лицом и галантностью неопытную девицу. О его склонностях знали многие, но едва ли Джованна, только что появившаяся в свете, могла слышать эти разговоры: Рафаэлло не давал основания болтать, проявляя любовные порывы только за закрытыми дверями своей спальни.
Джустиниани на досуге даже попытался припомнить, сколько убивался когда-то сам после измены Глории? Кажется, ножевая боль быстро прошла, за неделю-другую, а потом необходимость искать заработок и крышу над головой вытеснили и скорбь предательства, и горечь обиды. Стало не до того. У Джованны же не было тех печальных воспоминаний изначальной взаимности, что когда-то отравляли ему душу. Ей просто нечего вспоминать.
Потом Винченцо снова задумался о вчерашнем видении. Оно не давало покоя. Он надеялся, что к утру вчерашний день привычно потускнеет в памяти, но этого не произошло: увиденное проступало вновь и вновь, стоило ему напрячь память, повторялось во всем своем бесовском угаре и пугающей четкости.
— Что за чертовщина творится, а, Трубочист? — задал он вопрос коту, изящно задравшему заднюю лапку кверху и занимавшемуся утренним туалетом, но, понятное дело, ответа не получил.
Джованна еще спала, Джустиниани распорядился не будить её и велел подавать завтрак. Привычно уже похвалил стряпню кухарки Руфины, старуха готовила божественно. Сначала ему казалось, что приготовленное ею нравится ему просто от контраста с теми, сляпанными на скорую руку в придорожных харчевнях блюдами, которыми он перебивался в последние годы. Но нет, Руфина даже простую поленту делала царским блюдом. Джустиниани прибавил ей жалование, но, взяв в рот кусочек крольчатины, подумал, что платит все равно мало.
Оставалось совсем немного времени до визита Альбино Нардолини, если он, разумеется, соизволит прийти. Джустиниани, впрочем, не сомневался в его приходе, а пока задумался о том, где может навести справки о нём? За минувшие годы у него накопилось немало знакомств в самых разных местах — от портовых грузчиков и кладбищенских сторожей до полицейских и ипподромных жокеев. Но чтобы понять, у кого спросить, надо понять самого человека.
Тут за окнами раздался шум подъехавшего экипажа.
Мессир Нардолини был вежлив и лучился симпатией, Джустиниани тоже рассыпался в комплиментах, показал свою библиотеку, после чего продемонстрировал и купленный на аукционе экземпляр. Дружелюбную атмосферу встречи подпортил кот Спазакамино, смотревший на гостя с неприязнью и шипевший, как раскаленный утюг, на который плеснули водой. Джустиниани же любезно оставил гостя с Агриппой наедине, сам вышел из книгохранилища и отдал распоряжение Луиджи принести вина. Вернувшись, он заметил на лице гостя легкую испарину и румянец, не очень-то шедший ему, на тыльной стороне левой руки алела царапина, Трубочист сидел на столе и смотрел на гостя как на дерзкую мышь, осмелившуюся пробежать по ковру под самым его носом. Тем не менее, гость с удовольствием выпил предложенное прекрасное вино долин Пьемонта и со знанием дела похвалил букет. Потом осторожно осведомился.
— А сами вы, мессир Винченцо, как я понимаю, читаете Агриппу, но не интересуетесь магией? Или сведущи?
— Сведущим себя не назову, но кое-что знаю, — осторожно обронил Джустиниани. Его удивило, что гость заговорил об этом. — Магия загадочна и бездонна, она неисчерпаема, как… — он слегка подмигнул, — человеческая глупость, и практична, как самый здравый ум. Она всегда знает, что хочет: возможности отмстить, богатства и наслаждения, бесовского знания и могущества. Дьявольские искусы, они испокон веков одни и те же. При этом, вспомните, Вейер отрицал, что Агриппе принадлежит магический текст, известный как «Четвертая Книга Оккультной Философии», содержание которой, как иным казалось, подтверждало его причастность к черной магии.
Мессир Нардолини приятно улыбнулся, но спорить не стал.
— Агриппа пишет, что есть четыре пути, по которым приходят магические силы. А именно: по наследству, через договор с дьяволом, магическую практику и восприятие способностей через умирающего колдуна. Он прав. Зачастую в одной семье силы медиума прослеживаются в трех-четырех поколениях. В этом нет ничего диковинного. И я сам наблюдал подобные случаи.
Джустиниани пожал плечами и ничего не сказал, но внимательно слушал собеседника.
— С другой стороны, договор с дьяволом. Агриппа усматривает в этом имитацию крещения. В Париже есть церковь Сатаны, у нее есть родственные общины в Базеле и Берне, а еще одна недавно открылась в Риме. Там адепты подписывают договор с дьяволом. Но… — тут он помрачнел, — это далеко не всегда дает результат. Что до опыта, вспомним Пьетро Мерано. Он, неудачливый врач, слыша, что оккультные целители получают много, прошел дьявольские церемонии, после чего проявились его исцеляющие способности, и его доход во много раз превзошел прежние заработки. — Гость опустил глаза, затем продолжил, — все слышали и про обычай колдунов, находясь на смертном одре, передавать магические способности ближайшему родственнику, чтобы спокойно умереть. Смерть некоторых длится несколько дней и даже недель, прежде чем не решится вопрос преемственности.
Винченцо кивнул, но возразил.
— Но вы же не можете не понимать, что это не апостольское, а дьявольское преемство.
— Многие заклинания основаны на молитвах, уверяю вас.
Джустиниани кивнул.
— В этом-то и заключено кощунство. Молясь, я восхваляю Бога, благодарю Его, или уж… смиренно прошу. Маг — требует. Вера полагается на волю Божью, идея магии — заставить Бога действовать. Те, кто молятся, укрепляются в вере, те, кто увлекается магией, неизменно парализуют свою веру, если вообще когда-то ее имели…
— С этим не спорю, — уступил мессир Нардолини. — Когда чародей берет библейские фразы, он отсекает их от Бога, а оторванные от Бога слова становятся добычей дьявола. И все же вы не можете отрицать, — мягко заметил мессир Альбино, — обаяния магии для смертного. Магия любви, магия исцеления и наведения болезней, магия преследования и защиты, магия денег и могущества и наконец, — он судорожно вздохнул, — самое соблазнительное… Магия смерти. Какие возможности… Кто устоит?
— Мессир Джанпаоло, мой дядя, как я слышал, тоже увлекался магией? — любезно спросил Винченцо, незаметно уходя от ответа, — вы были с ним знакомы?
