Это произошло 21 февраля 1901 года. Сейчас, многие годы спустя, я и сам с трудом верю в реальность случившегося и порой спрашиваю себя: а может, старый доктор Фентон был прав, приписав все это моему разыгравшемуся воображению? Помнится, он очень внимательно и терпеливо выслушал мой рассказ, а затем дал мне успокоительное и тут же оформил мой полугодовой отпуск, начиная со следующей недели.
В ту достопамятную ночь я был чрезвычайно возбужден и встревожен, ибо, несмотря на прекрасный уход за больным, уже не оставалось сомнений в том, что Джо Слейтер умирает. Возможно, дело было в неизбывной тоске по вольной жизни в родных горах, а может, все это смятение в его мозгу сказалось на общем состоянии организма; как бы то ни было, огонек жизни едва тлел в этом измученном теле. Большую часть дня он провел в полудреме, а с наступлением темноты погрузился в беспокойный сон. На сей раз я решил обойтись без смирительной рубашки, которую обычно надевали на него перед отходом ко сну, видя, что он слишком слаб и не может быть опасен, даже если припадок наступит еще раз до того, как бедняга скончается. Однако я не забыл соединить его и мою головы контактами «космического радио», надеясь за немногое оставшееся время все же получить первое и последнее послание из мира сновидений. В палате, кроме нас, находился еще только санитар, недалекий тип, не понимавший назначения моего устройства и не задававший по сему поводу никаких вопросов. Через пару часов он свесил голову на грудь и уснул, сидя в неудобной позе, но я предпочел его не будить. А вскоре я и сам задремал, убаюканный ритмичным дыханием двух людей: здорового и умирающего.
Разбудили меня звуки странной мелодичной музыки. Аккорды, вибрато и экстатические гармонии, казалось, доносились со всех сторон одновременно, а между тем перед моим изумленным взором разворачивалось зрелище невероятной красоты. Стены, колонны и архитравы, полные живого пламени, ослепительно сияли вокруг меня, как будто плывущего в воздухе, и устремлялись ввысь на головокружительную высоту, к венчавшему это помещение радужному куполу. Это царственное великолепие дополнялось — или, скорее, перемежалось, как в калейдоскопе, — картинами бескрайних равнин и цветущих долин, высоких гор и уютных гротов. Каждая из этих сцен таила в себе особое очарование, несказанно услаждая мой взор, а все вместе они создавали нечто целостное — яркое, воздушное и переливчатое, в равной мере сочетающее в себе духовную и материальную субстанции. При этом я чувствовал, что ключ ко всем этим метаморфозам находится не где-нибудь, а в моем собственном мозгу: каждый новый открывавшийся вид был мгновенным откликом на мое подспудное желание увидеть именно эту картину. И я отнюдь не был чужаком в этом сказочном царстве — мне были знакомы каждый звук и каждый пейзаж, словно я обитал здесь бесконечно долго и буду обитать вечно.
Затем ко мне приблизилась сияющая аура моего собрата во свете, и мы начали по-дружески общаться, обмениваясь мыслями без единого звука, но с идеальным взаимопониманием. Близился час его триумфа: наконец-то он навсегда избавится от никчемной телесной оболочки и тотчас устремится за своим ненавистным врагом, преследуя его в самых дальних уголках Вселенной, пока не свершит огненное возмездие, которое должно потрясти сферы! Некоторое время мы плыли рядом, беседуя, а потом предметы вокруг меня начали мутнеть и расплываться, словно некие силы призывали меня обратно в земной мир, куда мне менее всего хотелось возвращаться. Мой собрат также почувствовал эту перемену и стал подводить беседу к концу; при этом его образ тускнел не так быстро, как окружающие предметы. Напоследок мы обменялись еще несколькими мыслями, и я понял, что нам пришла пора вернуться в свое телесное рабство. Правда, для моего сияющего собрата это было последнее такое возвращение: он знал, что его земная оболочка распадется менее чем через час, после чего он ринется в погоню за врагом вдоль Млечного Пути, от ближних звезд и далее в бесконечность.
Видение угасающего света и земная реальность были четко разделены моментом моего действительного пробуждения, когда я, вздрогнув, пристыженно выпрямился на стуле и увидел, что умирающий начинает шевелиться. Джо Слейтер просыпался — вероятно, в последний раз. Приглядевшись, я заметил на его впалых щеках румянец, чего прежде никогда не было. Изменились и губы: теперь они были плотно сжаты, намекая на характер куда более сильный, чем у прежнего Слейтера. В целом черты его лица стали более четкими, голова беспокойно ворочалась на подушке, глаза оставались закрытыми. Я не стал будить санитара, а вместо этого поправил сместившиеся головные контакты телепатического «радио», надеясь уловить последнее послание из мира снов. Вдруг умирающий резко повернул голову в мою сторону и открыл глаза, повергнув меня в изумление. Человек, еще недавно бывший Джо Слейтером, выродком с Катскильских гор, теперь глядел на меня сверкающими, широко открытыми глазами, голубизна которых стала заметно насыщеннее. Ничего маниакального или дегенеративного не ощущалось в этом взоре — передо мной, вне всяких сомнений, было лицо, отражавшее разум наивысшего порядка.
В следующий момент мой мозг начал улавливать сигналы, поступающие извне. Я закрыл глаза, чтобы лучше сконцентрироваться, и был вознагражден отчетливым пониманием, что долгожданное послание из мира снов получено. Теперь каждая передаваемая мысль мгновенно формулировалась в моем сознании, и, хотя в этом процессе не был задействован никакой язык, обмен информацией происходил столь же легко и естественно, как если бы велась обычная беседа на английском языке.
— Джо Слейтер мертв, — произнес леденящий душу голос из-за стены сна.
Открыв глаза, я с ужасом взглянул на койку, но голубые глаза по-прежнему спокойно глядели на меня, а лицо казалось вполне живым и одухотворенным.
— Его смерть — это к лучшему, — продолжил голос, — поскольку он был совершенно непригоден как телесная оболочка для космического разума. Его примитивная натура не подходила для поддержания равновесия между двумя формами жизни — земной и внеземной. В нем было слишком много от животного и слишком мало от человека, однако именно вследствие его неполноценности тебе удалось войти в контакт со мной, при том что прямое общение между космическим разумом и земным сознанием является нарушением правил. На протяжении сорока двух земных лет он был моей пыткой, моей каждодневной тюрьмой. Я — такое же существо, каким бываешь ты, высвобождаясь из телесной оболочки, когда та спит глубоким сном без сновидений. Я твой собрат во свете, с которым ты совсем недавно общался в сияющих долинах. Мне не дозволено открывать твоему земному существу правду о твоей истинной природе; скажу лишь, что все мы — странники в пространствах и веках. Через год я, возможно, окажусь в том Египте, который вы именуете Древним, или в жестокой империи Цзян Чань, которая возникнет через три тысячи лет от данного времени. Нам с тобой случалось посещать миры, что вращаются вокруг красной звезды Арктур, и жить в телах насекомых-философов, с важным видом ползающих по поверхности четвертого спутника Юпитера. Как же мало знают земные существа о жизни и ее истинных масштабах! Впрочем, им и не следует знать больше — ради их же собственного спокойствия. О своем давнем враге я говорить не буду. Вы, земляне, сами того не ведая, ощущаете его отдаленное присутствие, и вы недаром нарекли эту мерцающую точку на небосводе именем Алголь,[26] что означает Звезда-Дьявол. Безмерно долго я мечтал добраться до врага и уничтожить его, но меня сдерживали телесные оболочки, в которые я был поочередно заключен. Но этой ночью я наконец устремлюсь к нему, чтобы свершить справедливое, катастрофическое возмездие. Ты увидишь меня на небе рядом со Звездой-Дьяволом. Я больше не могу говорить, так как тело Джо Слейтера остывает и коченеет и мне все труднее использовать его грубый мозг для передачи мыслей. Ты был моим другом в космосе, ты был моим единственным другом на этой планете — единственной душой, которая смогла найти и опознать меня внутри уродливой оболочки, лежащей на этой койке. Мы с тобой еще встретимся — быть может, в сияющей дымке Пояса Ориона, а может, на холодном плоскогорье в доисторической Азии. Возможно, это случится сегодня во сне, который ты поутру забудешь, или в каких-то иных телесных воплощениях далекого будущего, уже после гибели Солнечной системы…
