Чья-то рука поймала узду гнедого Чи-Ю. Повиснув на ней, бандит пытался поставить конька на колени. Чи-Ю дважды ткнула мечом, угодив в лицо и в бедро нападавшего, тот осел, однако его товарищу с булавой удалось перебить заднюю ногу гнедого. Конек пронзительно вскрикнул и зашатался.
Сен-Жермен, сразив еще одного дезертира, услышал мучительный храп. Он обернулся в тот самый момент, когда булава повторно врезалась в конскую ляжку. Подоспевший главарь шайки стал стаскивать китаянку с седла, Сен-Жермен выхватил из-за голенища нож и стремительным, едва уловимым движением послал его в широкую спину.
Бандит даже не вскрикнул. Руки его дернулись, и рн рухнул на землю. Тут же упал и гнедой.
Придавленная конской тушей к земле, Чи-Ю продолжала сражаться. Ее кинжал распорол чей-то живот. Увидев дымящиеся внутренности товарища, один из разбойников дрогнул и пустился бежать, остальные заколебались. Понимая, что в схватке наступил перелом, Сен-Жермен погнал к ним своего жеребца. Дезертиры бросились врассыпную. Тот, что был с булавой, приотстал, это решило его участь. Заткнув меч за пояс, Сен-Жермен ухватил бегущего поперек туловища, вскинул над головой и швырнул в надвигавшиеся деревья. Длинное тело, перевернувшись в воздухе, врезалось в сучковатый ствол, и через мгновение несчастного поглотили заросли ежевики.
Чи-Ю уже была на ногах. Она окинула подъезжавшего всадника внимательным взглядом.
– Вы ранены?
Сен-Жермен спешился, потом поднес руку ко лбу и, заметив на ней кровь, искренне удивился.
– Не знаю,- сказал он, отирая лицо рукавом.- Если меня и задели, то вскользь.
– Отлично,- кивнула Чи-Ю, потом глянула на гнедого и резким ударом меча прекратила мучения покалеченного животного.- Какая жалость,- пробормотала она, отирая клинок и вкладывая его в ножны.
– А вы не ранены? – спросил Сен-Жермен, когда затуманенный взгляд молодой женщины прояснился.
Она пожала плечами.
– Вроде бы нет. Но… как это все-таки глупо. Мы ждем монголов, а моя лучшая боевая лошадка гибнет в стычке с какой-то мразью.- Китаянка перевела взгляд на кусты, откуда все еще доносились еле слышные стоны.- Весьма впечатляющее завершение боя.
Сен-Жермен промолчал, мысленно браня себя за оплошность. Ведь у него была масса других возможностей прикончить врага. Неосторожная выходка может заставить военачальницу сделать выводы, ничего хорошего ему не сулящие. Он аккуратными щелчками сбил сор, приставший к плащу во время скачки сквозь ежевичник, затем нагнулся к телу пожилого разбойника, чтобы извлечь из него свой нож.
– Вижу, вам доводилось сражаться и прежде,- не отставала Чи-Ю.
– Верно.- Не раз доводилось, но о том незачем вспоминать. Воспоминания всегда связаны с болью.
– Это было в краях, откуда вы родом?
– Да.- Сен-Жермен спрятал нож.- Вы соблаговолите устроиться у меня за спиной? – осведомился он, выпрямляясь.
– А разве есть какой-нибудь выбор? – усмехнулась Чи-Ю и вновь нахмурилась.- Я ведь никак не думала, что на нас могут напасть, иначе взяла бы с собой охрану. Похоже, блуждая, мы сильно забрали в сторону и таким образом натолкнулись на лагерь этих бродяг.
– Возможно, не все так просто, как кажется,- спокойно сказал Сен-Жермен, подсаживая китаянку на рослого жеребца
Две пары одинаково темных глаз встретились, раскосые озарились догадкой.
– Вы полагаете, их на нас навели? Кто? Но-ей?
– Весьма вероятно. Если пойти дальше, можно предположить что эта шайка играла роль монгольских лазутчиков в вашем краю.- Сен-Жермен примерился и боком прыгнул в седло, перекидывая через холку серого ногу.
– Вы очень ловки и очень сильны. Много сильнее, чем кажетесь,- донеслось сзади.
Он досадливо передернул плечами, но ответил учтиво:
– Мои соплеменники всегда отличались физической силой.
Помедлив, женщина обхватила мужчину за талию, и серый пошел через дубраву. Они молчали, пока не выбрались на дорогу, ведущую к Мао-Та. Там китаянка сказала:
– В Ло-Янге, уговорив вас приехать к нам, я посчитала, что заключила неважную сделку, но мне нельзя было возвратиться ни с чем. Теперь же я думаю, что мне улыбнулась удача.
Сен-Жермен усмехнулся:
– Вы меня удивляете, военачальница Тьен.
– Я и сама себе удивляюсь,- уронила она, после чего вновь воцарилось молчание, длившееся рке до заставы.
***
Письмо Куана Сан-Же в Мао-Та.
«Двухнедельный праздник Цветов, год Быка, четырнадцатый год шестьдесят пятого цикла. Округ Шу-Р, Мао-Та, иноземному ученому Ши Же-Мэну.
Люди всегда с удовольствием обращаются к тем, кого любят и уважают. Мне тоже хотелось бы, чтобы рукой моей сейчас двигала только дружеская приязнь, но, к сожалению, это не так.
Часы, проведенные в вашем обществе, всегда наполняли мое сердце отрадой, а потому моя миссия несказанно меня тяготит. Недобрые вести неделю назад всколыхнули наш город, и причиной тому был все тот же монгол Темучин. Вернее, его реальная мощь, о которой мы мало что знали. Оказывается, враги захватили гораздо больше земель, чем нагие военное министерство соглашалось признать. Если факты и впрямь таковы, империя гибнет. Я говорю вам об этом лишь для того, чтобы вы уяснили, что все случившееся ни в коей мере не вызвано ненавистью к вам лично, а связано с общим затмением разума у отдельных слоев населения нашей столицы.
Перечитываю написанное и с прискорбием отмечаю, что пытаюсь оттянуть момент прямоты, а это недостойно ни нас с вами, ни нашей дружбы. Ходить вокруг да около можно до бесконечности, надо решаться. Итак: неделю назад толпа в несколько сотен человек, состоявшая главным образом из подростков и солдат местного гарнизона, прошла, через весь Ло-Янг, круша по пути все иностранное. Увы, мой друг, я вынужден вам сообщить, что ваше имущество весьма пострадало от рук этих безумцев. Они ворвались в ваш особняк и долго там бесновались. В основном уцелели лишь вещи китайского происхождения, среди них – два льва из нефрита, несколько керамических безделушек и – вот удача! – почти вся коллекция музыкальных инструментов. Я не придумал ничего лучшего, как отправить все это вам под наблюдением двух университетских работников, снабженных внушительной подорожной и сопровождаемых попутными офицерами трибунала. С ними же посылаю и кое-что из вашей домашней лаборатории. Стены ее оказались столь прочными, что погромщики не дали себе труда их ломать. Зато фонарь главного вестибюля они отделали так, Что пришлось отдать его в переплавку – рабочим с улицы Слепого Певца.
